Лица и даты не запоминаю.


Этот феномен всегда занимал специалистов по детской речи. Происходит нечто, похожее на взрыв: емкость словаря нарастает лавинообразно, и сначала нерегулярно, а потом систематически слова начинают употребляться в нужном грамматическом оформлении. Вот как известный лингвист Борис Владимирович Якушин (19301982) пишет об этом:  
"Характерно, что именно к этому периоду… относится огромный скачок в словаре ребенка; до 1 года 68 месяцев количество слов, зарегистрированных у ребенка, было порядка 1215; в это время оно сразу доходит до 60, 80, 150, 200. Объяснить этот факт расширением предметной деятельности едва ли возможно, так как трудно предположить, что жизненная сфера, число предметов, с которыми оперирует ребенок, так резко возросли. Здесь, видимо, имеет место главным образом внутреннее развертывание языковой способности под воздействием речи взрослых".
Помните птенца канарейки, который упорно молчал чуть ли не целый год, а потом вдруг запел? Примерно то же самое происходит и с человеческим детенышем.
Между прочим, в этом возрасте нередко наблюдается еще один весьма примечательный факт. Прекрасно зная, как называется тот или иной предмет, ребенок называет его по-своему или на каком-то тарабарском языке. При этом он бывает чрезвычайно упрям и часто добивается своего: близкие начинают использовать "его слово", которое потом становится семейным. Так вот, некоторые этологи полагают, что в данном случае срабатывает очень древняя программа, к человеческой речи отношения не имеющая.

Зато она обнаруживается у попугаев, скворцов, врановых и некоторых других птиц, которые могут пользоваться так называемым договорным языком. Одна птица обозначает некий объект своим знаком, а другие могут ее знак принять или отвергнуть. Поэтому вполне вероятно, что коммуникативное развитие наших далеких предков тоже проходило через стадию своеобразного "договорного языка".
Что же представляет из себя эта загадочная мозговая аналитическая машина, умудряющаяся за несколько лет перелопатить невообразимый по объему и разнообразию материал? К сожалению, ответа на этот вопрос не знает никто. Ясно только, что работает она по принципу классического черного ящика: нам известны данные, поступающие на вход, и результат на выходе, а вот что творится внутри тайна, покрытая мраком. Быть может, именно поэтому высшие приматы, способные к достаточно сложному знаковому поведению, рано или поздно упираются в потолок, выше которого подняться уже не могут. Обезьяны усваивают довольно много символов и успешно их комбинируют, общаясь не только с экспериментатором, но и друг с другом.

А вот врожденных систем, умеющих анализировать и разбирать по полочкам язык, у них нет, поэтому знаковое поведение приматов быстро достигает насыщения. В отличие от ребенка, обезьяны решают каждую конкретную задачу как сугубо интеллектуальную. Интереснейшие опыты супругов Гарднеров, Д. Примака, Р. Футса и других мало что могут нам сказать о том, как возникал язык в естественных условиях. Язык, которым овладевали приматы, не был ни настоящим языком глухонемых, ни тем более английским.

Известный этолог и специалист по теории эволюции Евгений Николаевич Панов (р. 1936) пишет по этому поводу: "…как неоднократно подчеркивали и сами Гарднеры, жестовая сигнализация их питомцев весьма далека от настоящего языка знаков, используемых глухонемыми,  это своего рода „жестовый лепет“, очень похожий на тот первичный, еще неразвитый язык, которым пользуются двухлетние глухонемые дети".
Оставим в покое феномен импринтинга и проблематику порождения и понимания речи. Настало время присмотреться к тому, как устроена наша память, с какими структурами головного мозга она связана и как функционирует. Фундаментом этого величественного здания является память генетическая, опирающаяся на жесткий каркас врожденных поведенческих программ. Впрочем, об этом достаточно подробно говорилось во второй главе.

В емких подвальных помещениях этажом выше лежит огромный пласт бессознательного, целый мир динамических ассоциаций, смутных образов и темных влечений, где днем и ночью кипит работа, не останавливаясь ни на секунду. Венчает постройку сознательная, "дневная" память, сравнительно легко поддающаяся произвольному управлению.


Сфера бессознательного неизмеримо обширнее сознательного отсека нашей психики и соотносится с ним, как подводная часть айсберга с надводной. В эту непроглядную пучину проваливается все вытесненные побуждения, подспудные желания, разнообразные "стыдные" комплексы, уловленные недремлющим оком загадочной потаенной цензуры, не пускающей наверх запретный психический материал. Впервые о вытеснении и цензуре заговорил австрийский психопатолог Зигмунд Фрейд (18561939), создатель теории психоанализа, а его многочисленные последователи подхватили эту идею.

Фрейд настаивал на том, что магма, бушующая в подземельях бессознательного, имеет по преимуществу сексуальную окраску, а цензура "дневной" компоненты психики стремится облечь запрещенную мысль в приличную символическую форму. В концепции вытеснения немало здравого, однако Фрейд излишне абсолютизировал сексуальную составляющую вытесненных побуждений, что объясняется не только специфическим контингентом больных, с которыми он имел дело как психиатр, но и общей направленностью философских тенденций рубежа XIXXX веков.
В действительности вытесняются не только стыдные мысли, но вообще все неприятное и даже просто сиюминутный психический мусор, не востребованный сознанием здесь и сейчас. Хрестоматийный пример: Чарлз Дарвин, обладавший весьма неплохой памятью, добросовестно записывал все факты и аргументы, противоречившие его теории, ибо они стремительно улетучивались, не оставляя следов. С упорством, достойным лучшего применения, психика старательно игнорирова ла неудобную информацию. Вспомним афоризм немецкого философа Фридриха Ницше: "„Я это сделал“,  сказала мне память. „Но я не мог этого сделать“,  возразила гордость, и память сдалась". Даже любимые ученики Фрейда со временем разошлись с учителем.

Например, швейцарский психолог Карл Густав Юнг (18751961) создал учение о коллективном бессознательном, врожденных образных структурах, или так называемых архетипах, лежащих в основе общечеловеческой символики, которые можно вычленить из мифов, религиозных верований и сновидений. Впрочем, оставим в покое высоколобые теории и присмотримся повнимательнее к той компоненте нашей памяти, которая исправно служит нам изо дня в день.
Память многолика, как сама природа. Один человек превосходно запоминает лица, другому ничего не стоит вытвердить несколько страниц стихотворного текста, но перед первой же форм улой он пасует. У одного память крепкая, а у другого дырявая как решето. В автобиографии "Я сам" В. В. Маяковский писал: "Бурлюк говорил: у Маяковского память, что дорога в Полтаве,  каждый галошу оставит.

Но лица и даты не запоминаю. Помню только, что в 1100 году куда-то переселялись какие-то „доряне“. Подробностей этого дела не помню, но, должно быть, дело серьезное. Запоминать же „Сие написано 2 мая. Павловск.

Фонтаны“ дело вовсе мелкое. Поэтому свободно плаваю по своей хронологии".
Другими словами, сколько людей, столько и комбинаций способностей к запоминанию, сохранению и воспроизведению. Обратите внимание, как разные люди вспоминают забытый телефонный номер. Человек, опирающийся на зрительную память, попытается представить себе этот номер написанным, а если у него преобладает слуховая память, он будет ориентироваться на неповторимый интонационно-ритмический рисунок этого набора цифр. Такой человек всегда предпочтет один раз услышать, чем сто раз увидеть.

Тот же, у кого на первом месте стоит память двигательная, постарается его написать если не на бумаге, то в воздухе, да еще пробормочет, но не для того чтобы вспомнить звуковой образ, а чтобы оттолкнуться от артикуляции, речевых движений. Короче говоря, у большинства людей типы памяти перемешаны, и только у таких уникумов, как луриевский Ш., они слиты в нерасчленимое единство.
Помимо слуховой, зрительной и двигательной памяти, еще выделяют память эмоциональную и словесно-логическую, а некоторые люди сполна наделены замечательной памятью на запахи и оттенки цвета. Например, Рембрандт без труда различал до 500 от тенков черного цвета. Отдавая должное бо гатству индивидуальных вариаций, нейрофизиологи, однако, склонны выделять т р и о с н о в н ы х т и п а п а м я т и непосредственную, кратковременную и долговременную.
Непосредственная память весьма непродолжительна и способна сохранять информацию лишь на протяжении нескольких секунд. Когда вы едете в машине и смотрите на проплывающий мимо пейзаж, вам удается зафиксировать мелькнувшие предметы на секунду-две, не больше. Психологи рекомендуют такой тест: закройте глаза, потом откройте их на мгновение и снова закройте.

В течение некоторого времени четкая и ясная картинка будет висеть перед вашим внутренним взором, а потом растает без следа.



Содержание раздела