Кто и шутя и скоро пожелаетъ


В кратковременной памяти информация может храниться несколько минут. Это уже не просто фотографический отпечаток внешнего мира, а некоторая его интерпретация. Кратковременная память не безразмерна и может удовлетворительно оперировать сравнительно небольшим числом объектов, как правило, от 5 до 9, то есть 7 ± 2. Между прочим, из этой особенности нашего восприятия растет магический смысл числа семь, столь богато представленный у разных народов. Все вертится вокруг семерки: "Семь бед один ответ", "Семеро одного не ждут", "Семь раз примерь, один отрежь", "У семи нянек дитя без глазу", "Семеро с ложкой один с сошкой" и т. п. Семь дней творения в Библии, семь смертных грехов, семь чудес света у древних греков, семь дней недели, наконец… Даже с наскальных росписей верхнего палеолита семерки сыплются как из рога изобилия.

Правда, некоторые исследователи полагают, что магия семерки у древних родилась из наблюдений за движением семи светил на небосводе, но почитание числа семь в сфере быта, труда и ремесел голой астрономией не объяснишь. Психологическое толкование выглядит куда убедительнее.
Некоторые объекты из кратковременной памяти переводятся в долговременную, где они могут сохраняться очень долго, вплоть до конца жизни. Емкость долговременной памяти иск лючительно велика: любoй мелочи, промелькнувшей мимо нашего сознания, находится место в ее кладовых. Конечно, какие-то пределы у долговременной памяти должны быть непременно, ибо головной мозг является конечным устройством, состоящим из 50 миллиардов нервных к леток, но одно можно утверждать наверняка: полутора килограммов желеобразной субстанции, спрятанной внутри черепной коробки, вполне достаточно, чтобы запечатлеть всякий чуточный поворот нашего земного бытия.

Другое дело, что извлечь необходимые сведения из абиссальных омутов подсознания, как правило, не представляется возможным.
Однако бывают и счастливые исключения. Психолог Г. Джаспер однажды побаловал коллег историей о заурядном каменщике, описавшем под гипнозом все щербинки и неровности кирпичной стены, которую он выкладывал за 20 лет до гипнотического сеанса. В психиатрических талмудах можно при желании раскопать великое множество подобных случаев.

Феномен гипермнезии (сверхпамяти) известен очень давно и обычно компенсирует банальную амнезию потерю памяти в результате травмы или какой-либо патологии иного генеза. Разумеется, амнезия далеко не всегда приводит к развитию гипермнезии (это случается достаточно редко), а вот уникальной памятливости без сопутствующей амнезии не встречается практически никогда.
Молодая неграмотная женщина заболела лихорадкой и в бреду заговорила по-гречески, по-латыни и на иврите. Лечивший ее врач выяснил, что девочкой она жила в доме у пастора, который, расхаживая по комнате, читал вслух свои богословские фолианты, сопровождая чтение пространными комментариями. Врач не поленился разыскать этого пастора и нашел в книгах из его домашней библиотеки те места, которые больная воспроизводила в бреду.

Между прочим, когда она выздоровела, то не смогла вспомнить ни одного слова из своих монологов.
Точно так же камердинер испанского посла в Париже (разумеется, тоже испанец, не знавший по-французски ни слова), в горячке произносил долгие речи, которые репетировал его хозяин, а по выздоровлении растерял все свои таланты, неведомо откуда вынырнувшие.
Английский (вернее, шотландский) врач Дж. Аберкромби (17801844) описал больного, который впал в беспамятство после черепно-мозговой травмы, а когда пришел в себя, то вдруг заговорил на языке, которого в больнице никто не знал. Оказалось, что это был валлийский язык, а больной действительно уроженец Уэльса уже 30 лет жил в Англии и слыхом не слыхивал родной речи.

По мере выздоровления он постепенно забывал валлийские слова и в конце концов перешел на привычный английский.
Итак, следы, даже самые ранние и мимолетные, где-то хранятся и не выветриваются из памяти. Впервые этот факт экспериментально подтвердил канадский нейрохирург Уайлдер Пенфилд (18911976), проводивший электростимуляцию различных отделов височной коры у больных, страдавших очаговой эпилепсией.


Послушаем С. М. Иванова.
"Однажды, когда он подвел электрод к одному участку височной доли… больная, находившаяся в полном сознании и ничего не чувствовавшая, вскрикнула, а потом заулыбалась. Она внезапно увидела себя маленькой и снова пережила испугавшее ее в детстве событие. Стимуляция того же участка перенесла другую больную на двадцать лет назад, и она увидела себя с новорожденным ребенком на руках.

Третья услыша ла голос своего маленького сына, доносившийся со двора вместе с криками ребят, лаем собак и гудками автомобилей; четвертая прослезилась от умиления, очутившись в своей родной церкви в Утрехте во время рождественского песнопения.
… Пенфилд предположил, что эта зона управляет отбором и активацией отрывков прошлой жизни. Но интересней всего были особенности этой активации. „Когда электрод нейрохирурга случайно активирует запись прошлого,  пишет Пенфилд,  это прошлое развертывается последовательно, мгновение за мгновением. Это напоминает работу магнитофона или демонстрацию кинофильма…“ Время в этом фильме всегда идет вперед со своей собственной неизменной скоростью. Оно не останавливается, не поворачивает вспять и не перескакивает на другие периоды, как в настоящих фильмах.

Скорее это похоже на экранизацию классической пьесы, автор которой ревностно придерживается принципа трех единств. Если убрать электрод, фильм обрывается, но, поднеся электрод к той же точке, фильм можно продолжить. При этом целый эпизод может быть показан повторно.

Но если электрод попадет в другую точку, на экране сознания могут вспыхнуть кадры другого фильма сцены другого периода жизни".
 
Вернемся, однако, к трем видам памяти непосредственной, кратковременной и долгосрочной. Иногда психологи говорят о так называемой оперативной памяти, которая имеет много общего с кратковременной. Этим понятием обозначают мнемические процессы, которые обслуживают некие актуальные действия, производимые человеком.

Например, сложный арифметический расчет мы выполняем по частям, удерживая в голове промежуточные результаты. По мере продвижения к финальному результату отработанный материал выветривается из памяти, забывается. Объем оперативной памяти сравнительно невелик и обычно тяготеет к уже известной нам магической семерке (±2), если, конечно, не принимать во внимание выдающихся мнемонистов вроде Ш. Поэтом у мы нередко вын у ж дены прибегать к специальным приемам, чтобы затвердить бестолковую справочную информацию. Подобного рода приемы принято называть мнемотехническими, и даже в наш просвещенный век мы время от времени продолжаем ими пользоваться, хотя к нашим услугам и словари, и энциклопедии, и всемирная паутина. А что прикажете делать?

Бывают, к сожа лению, ситуации, когда на вопрос следует отвечать быстро, а залезть в интернет нет никакой возможности. Вот и приходится запоминать…
Говорят, что мнемотехнику выдумал древнегреческий поэт Симонид (556468 до н. э.). Однажды его пригласили на пир. Он уже успел основательно хлебнуть благородного фалернского, как ему вдруг приспичило выйти.

Не успел родившийся в рубашке стихотворец затворить за собой дверь, как дом хорошенько тряхнуло (Балканы сейсмоопасная зона) и хозяева вместе с гостями оказались под мраморными обломками. Опознать погибших родственники не смогли, и тогда на помощь пришел Симони д. Он вспомнил план комнаты и кто где сидел (точнее, лежал, потому что греки предпочитали пировать полулежа), так что без особого труда сумел указать, кому какие останки принадлежат.
В Средние века мнемотехника была тоже в большом фаворе, поскольку схоластические диспуты требовали не только быстрой реакции и отточенных формулировок, но и фундаментальной богословской эрудиции. В священных текстах и бесчисленных комментариях к ним следовало ориентироваться безупречно. Оратор, рискнувший говорить по бумажке, с позором изгонялся вон, поэтому весь необозримый материал, состоявший из нанизанных друг на друга цитат, приходилось держать в голове.

Без мнемотехники тут было никак не обойтись.
В наши дни мнемотехника несколько увяла, но кое-какими остатками былой роскоши мы все еще продолжаем пользоваться. Со школьных лет у нас в голове сидит сакраментальная фраза "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан", позволяющая перечислить по порядку цвета солнечного спектра. Между прочим, существует ее аналог, менее распространенный, но гораздо более изящный: "Как однажды Жак-звонарь городской слома л фонарь". А с помощью этого непритязательного стишка гимназисты запоминали число "пи" до десятого знака после запятой:
 
Кто и шутя и скоро пожелаетъ
Пи узнать число, ужъ знаетъ.
Легко видеть, что число букв в словах соответствует цифрам числа "пи": 3,1415926536. А вот у автора этих строк навсегда застрял в памяти совершенно бессмысленный стишок, посредством которого студенты-первокурсники зазубривали латинские названия двенадцати пар черепно-мозговых нервов:



Содержание раздела