Концепция умственной субстанции.


Следующим выступает епископ Беркли [22], который заметил, что нет никакой необходимости пользоваться концепцией материальной субстанции. Поскольку любые ощущения являются впечатлениями органов чувств, то зачем вообще вводить понятие субстанции? Вместо этого он предположил, что любые переживания внешнего мира представляют собой лишь впечатления, которые Господь предлагает непосредственно разуму человека. Впрочем, Беркли сохранил концепцию умственной субстанции.

Думаю, будучи епископом, он просто не мог позволить себе отказаться от идеи существования человеческой души.
За ним последовал шотландец Дэвид Юм [23], которого подобные условности не сдерживали. Обдумав этот вопрос еще глубже, он обнаружил, что понятие умственной субстанции также излишне. Таким образом, не осталось ничего, кроме игры идей, чувственных переживаний и их сочетаний. Вот все, что у нас есть: мир номиналистический, феноменалистический и позитивистский.

По мнению Юма, это — многообразие, а не непрерывный спектр впечатлений, и в результате возникает взгляд на мир лишь как на игру таких впечатлений. Нельзя сказать, что Юму нравилась его собственная философия. Он признавался, что временами она выводит из душевного равновесия.

Однако он был хорошим логиком и продолжал работу. Он говорил, что, когда ему становится совсем уж не по себе, он делает перерыв на игру в триктрак, а затем вновь возвращается к размышлениям. Юм очень логично доказал, что никакие наблюдения за восходом солнца, пусть даже человек видел его миллионы раз, вовсе не являются веским обоснованием того, что завтра солнце снова взойдет.

И это действительно так! Если в распоряжении человека есть только впечатления органов чувств и их сочетания, не может быть никакой уверенности в существовании некоего основополагающего закона.
Это был абсолютный скептицизм, а тем временем рационализм, другая школа, с которой я начал рассказ, пришла к откровенному догматизму. Сложилась скверная ситуация.
И в это время появился всеобщий учитель философии, Иммануил Кант [24], который прежде, так сказать, спокойно дремал и просто принимал возникающие рационалистические философии, занимаясь преподавательской деятельностью и разрабатывая теории о строении гор и развитии горных систем, хотя не видел ни единой горы своими глазами. Его теории оказались совершенно правильными — вот признак научного склада ума. Однако Юм нанес ему тяжкий удар и пробудил, как признался сам Кант, от догматической спячки.
Кант нашел выход. Его работа Критика чистого разума начинается словами: Хотя любые знания берут начало в опыте, из этого ни в коей мере не следует, что из опыта возникает все [25]. Иными словами, опыт может представлять собой то переживание, при котором в сознании проявляется нечто прежде дремавшее. Кант задает очень важный вопрос: Как могла возникнуть чистая математика?

Если исходить из того мнения, к которому пришел Юм, станет совершенно ясно, что его вывод полностью исключает возможность существования математики. Однако она остается несомненным фактом. В конечном счете, невзирая на то что она может быть порождением чистого математика, запершегося в башне из слоновой кости, чистая математика предоставляет власть над явлениями природы и можег служить важным доводом в вопросе об игре образов. Движущийся по улице автомобиль существует благодаря математике и многому другому, но его никогда не удалось бы создать без математики, и потому она определенно вызывает чувственные впечатления, отличные от тех, какие возникали бы, если бы математики не существовало. Итак, нельзя отрицать того, что математика действительно есть и что она является силой.

Это значит, что она возникает не из опыта, а из глубин сознания и приходит в действие в случае соответствующих переживаний, которые служат побуждением для такого процесса (это очень краткое изложение великого труда).
Так впервые полностью расцвела эпистемология, тщательное изучение и анализ самого процесса познания. Говоря словами Канта, мы наблюдаем мир обусловленным формами трансцендентальной эстетики — пространством и временем, которые доступны органам чувств, — а также определенными формами постижения, включающими всю логику и нечто большее. Эти явления определяют форму нашего опыта, однако ничего не говорят о самой природе как о вещи в себе, ding an sich. Таким образом, вводится разделение между физической стороной и тем, что, по нашим представлениям, может существовать вне этих рамок.



Возникает вопрос: Существуют ли где-то там вещи в себе? Этого мы не знаем. Мы ограничены определенными формами восприятия и познания, мы воспринимаем только обусловленный ими мир, а не сам мир, какой он есть — и каким бы он ни был.
В связи с этим можно вспомнить о том, что Юнг прочел Критику чистого разума семнадцатилетним юношей, старшеклассником, но полностью впитал эту мысль и никогда не забывал о ней в своих работах. Он четко различает душу, которая содержит все наши знания, — и, с другой стороны, возможное устройство внешнего мира. Мы видим вокруг какие-то образы. Мы называем их дома, деревья, горы и так далее, но на самом деле в нашем распоряжении есть только образы, существующие в сознании.

Мы не участвуем в предполагаемой реальности гор, домов, деревьев, людей и всех прочих объектов. К примеру, все вы можете быть лишь образами в моем сознании. Так ли это? Вопрос непростой. Каждый из вас может сказать себе: Возможно, не существует ничего, кроме меня, а все эти люди вокруг — только образы, возникающие в моем сознании.

Эта точка зрения называется солипсизмом. ПопробуйZе ее опровергнуть. Шопенгауэр признал, что ему это не по силам.

Он утверждал, что это неприступная крепость, и нам остается только обходить ее стороной и не обращать на нее внимания. Если вы хотите понять Юнга, следует помнить об этом. Например, говоря об образе Бога, он утверждает, что этот образ очень, очень важен для жизни человека. Мы понимаем это, но в своих профессиональных работах он никогда не говорит о том, что Бог существует в метафизическом смысле. Не говорит он и того, что Бог не существует.

Он ничего не утверждает, ничего не опровергает, поскольку, выступая в роли ученого, просто не имеет права этого делать. Если вы прочитаете его личные признания в той книге, которая стала историей его субъективной жизни — и которую он не разрешал издавать до своей смерти, — то впечатление окажется совсем иным, но как ученый он чрезвычайно осторожен. Читая его работы, нужно помнить об этом.

Он не доказывает и не отрицает метафизической реальности вне образов. Он говорит: Да, я верю в то, что называют материей, но ничего не знает о материи как о вещи в себе. Это просто удобная гипотеза.
Предположим, вы допускаете... Задумайтесь хорошенько, это очень важно: вы допускаете, что где-то извне существует такое явление — нечто, полностью лишенное сознания, пребывающее вне сферы любого сознания. Что означает такое предположение? Его нельзя проверить. Можно сказать, нам просто удобно предполагать существование чего-то такого, что пребывает вне любого сознания и объединяет определенные переживания, так как они явственно кажутся объективными.

Другие люди, кроме меня самого, тоже испытывают сходные переживания. Это значит, что они не являются чем-то сугубо личным, субъективным. Пусть так, но теперь вам нужно нечто такое, что устойчиво сохраняет источник этих образов. Беркли нашел опору в идее Бога и перенес образы туда, однако Бог исчез после более тщательного анализа Юма.

Беркли утвердил существование Господа только из-за своей предвзятости.
Я думаю, что есть и другая возможность — что в коллективном бессознательном человечества существует нечто общее. Благодаря ему мы способны ощущать и обсуждать один и тот же объект, и для этого вовсе не требуется, чтобы он обладал бессознательным существованием. Здесь я отнюдь не утверждаю — и не отрицаю, — что бытие вне сознания существует. Мы не способны мыслить разумно и критически, когда либо утверждаем что-то, либо отрицаем это.

Такой подход бессмыслен, наше восприятие не позволяет делать никаких окончательных выводов.
Если вы читали буддийские сутры и допускали, что они действительно отражают учение Будды, то, несомненно, обнаружили, что он говорил подобным же образом; в достаточно жарких спорах он указывает, что для восприятия свойств явлений нам совсем не нужно понятие субстанции. Никто не знает, что это такое. Мы знакомы со свойствами, а не с предполагаемой субстанцией.

Следствием стало то, что большая часть буддизма является номиналистичной, феноменалистичной и позитивистской. Я не говорю, что это присуще всему буддизму, потому что он основан по меньшей мере на пяти тысячах письменных трудов (я слышал даже о десяти тысячах канонических текстов), и потому человек в состоянии усвоить только малую часть этих работ. Однако для того, чтобы у вас возникло больше уважения к той точке зрения, что за внешним образом может не быть никакого объекта, я перескажу вам одну буддийскую сутру.

Прочтите ее при случае. Она относится к тому направлению, которое называют философией Шуньи, философией Пустоты [26]. Помимо нее, существует и философия А-шуньи.

Что касается меня лично, то в своей Философии сознания вне объекта [27] я не занимаю какой-либо четкой позиции, но все время повторяю: будьте последовательны! Вы можете либо последовательно отрицать, либо последовательно придерживаться мысли о существовании любых метафизических сущностей, соответствующих воспринимаемым нами образам. Многие люди утверждают, что впечатления обычных органов чувств связаны с внешней материей. В действительности, утверждение о существовании материи является метафизическим. С другой стороны, когда, как это случается, возникает некий Божественный Образ — например, воплощение Кришны, Христа, Будды или другого святого, — те же люди заявляют, что это галлюцинация, только образ и ничего более.

Такая точка зрения не последовательна. Если вы предпочитаете гипостатировать лишенную сознания и существующую извне материю, то при этом совершенно неразумно отрицать такую же метафизическую объективность образов Нумена. Понимаете, о чем я говорю? Используя такую логику в схватке с материалистом, вы можете разорвать его в клочки, продемонстрировав, что его предвзятость нелогична.

Будьте последовательны и утверждайте только то, что входит в рамки восприятия и сознания; с другой стороны, если вы гипостатируете некое явление как метафизически существующее в какой-то области внешнего мира, признавайте существование и других явлений, поскольку их отрицание не будет иметь никаких логических оправданий.
Трудность такого выбора, причина того, что мы не в состоянии прийти к твердому решению, неразрывно связана с двойственным характером наших знаний. Я уже говорил о том, что у нас есть лишь два инструмента познания: чувственное восприятие и умозрительное постижение. По существу, за многие годы мыслители сошлись в признании одного факта: когда речь идет только об этих двух методах познания, человек не способен проникнуть за пределы внешних образов явлений. Если за этой видимостью и существует некая действительность, ее следует постигать совершенно иным путем.

Существование такого органа, метода или способности является центральным утверждением моей рукописной работы Философия сознания вне объекта [28]. На основе своего опыта я придерживаюсь той точки зрения, что у человека есть орган познания, сходный с тем, что Фихте [29] называл внутренним органом, Шеллинг [30] — интеллектуальной интуицией, а индийцы — словом самадхиндрийя, то есть внутренним органом чувств.
При надлежащих условия этот орган, который у большинства людей пребывает в дремлющем состоянии, приводится в действие. С его помощью можно найти ответы на некоторые вопросы, связанные с тем, существуют ли душа и материя вне явлений. Да, ответы утвердительны, но вы должны узнать это самостоятельно, понять не с чужих слов, а в собственном путешествии по этому пути.
Теперь у нас есть некоторое представление о том, на что способна философия. Математик похож на художника, он играет формами и остается умозрительным творцом, который, подобно композитору, живописцу, скульптору и прочим творческим личностям, часто даже не подозревает, что именно создает. Один из величайших композиторов всех времен, Рихард Вагнер [31], прекрасно знал об этом. В автобиографии он откровенно признается, что не очень ценит собственные свершения в искусстве.

Юнг подчеркивает, что, когда художник выходит далеко за границы собственного понимания, его рукой начинает повелевать не знание, а творческое чутье. Задача философа заключается в поиске того понимания, которого недостает художникам, — включая в число творческих личностей и математиков. Именно в этом миссия философии: понять, выявить смысл и найти ТО.

В противном случае у нас останется только бессмысленная, ничего не значащая игра вроде тех, какими увлечены логицисты и формалисты.



Содержание раздела