Давайте не забывать, что до тех пор, пока не утвердилось влияние «Богатства народов» и особенно «Начал» Рикардо, господствовала «субъективная» теория цены, или теория «полезности». На европейском континенте эта теория преобладала даже после 1776г., и существует непрерывная линия развития от Галиани до Ж. Б. Сэя: Кенэ, Беккариа, Тюрго, Верри, Кондильяк, а также менее яркие светила внесли свой вклад в ее утверждение. Все они связывали цену и механизм ценообразования непосредственно с тем, что они считали основной целью экономической деятельности, т. е. с удовлетворением потребностей. Все они принимали определение богатства (richesse), данное Кантильоном, не только как фразу, которую можно высказать и тут же забыть, или, как у Смита, фразу, которую нужно запомнить только для того, чтобы рекомендовать политику, благоприятную для потребителей, — они принимали это определение как исходную точку для анализа цен. Кроме того, все они полагали, что феномен цены основан на расчете наслаждений и страданий, — именно так считал и Джевонс. В этом отношении они предвосхищали Бентама и были более твердыми бента-мистами, чем сами его сторонники среди английских экономистов. Таким образом, они не только стали предшественниками «субъективистов» второй половины XIX в., но и скрепили неудачный союз между теорией ценности и утилитаризмом, оказавшийся столь обременительным столетие спустя. Однако не будем больше задерживаться на этом и перейдем к рассмотрению доктрины, которая, будучи интересной во многих отношениях, еще более определенно предвосхищала теорию предельной полезности.
В работе, написанной в 1730 или 1731г., Даниил Бернулли, видный ученый, уже упомянутый нами выше, предложил гипотезу, согласно которой экономическое значение дополнительного доллара для индивида обратно уже имеющемуся у него количеству долларов. Отнеся это, в отличие от Бернулли, к доходу, а не к денежной ценности суммы чистых активов какого-либо лица, мы легко сможем отождествить дополнительный доллар с тем, что, по терминологии более поздней эпохи, будет называться предельным долларом, а его значение для индивида можно отождествить, по той же терминологии, с предельной полезностью, попытка статистического измерения которой была предпринята уже в наше время Фишером и Фришем.
Не меньший интерес представляют практические применения в деловой практике, найденные Бернулли для своей гипотезы (Specimen theoriae novae de mensura sortis. § 15, 16). Фундаментальная идея заключается в том, что даже в тех случаях, когда многолетний опыт предоставляет достаточно материала, позволяющего точно подсчитать вероятности выгод или потерь, как, например, вероятность потерь при морских перевозках, рациональное действие не определяется только величиной этих вероятностей. Необходимо также учитывать степень важности данных убытков и прибылей для отдельного бизнесмена, которая колеблется в зависимости от средств, имеющихся в его распоряжении. Гипотеза Бернулли предоставляет метод осуществления этого. Таким образом, он выводит критерий, с помощью которого можно решить, выгодно ли для данного человека заплатить определенную сумму за страховку своего груза, а также формулирует правило, позволяющее дать оценку преимуществ, которые можно получить, отправив данное количество товаров на нескольких кораблях или вложив данную сумму в несколько ценных бумаг вместо одной; это важные проблемы даже в наши дни не до конца разработанной теории делового риска и инвестиций. Здесь, возможно, уместно привести высказывание из текста Бернулли (Specimen theoriae novae de mensura sortis. § 17): «Именно потому, что эти результаты так хорошо согласуются с наблюдаемым деловым поведением, нам не представляется правильным пренебрегать ими, как недоказанными утверждениями, основанными на ненадежных гиотезах». Мне очень жаль, что здесь нет возможности обсудить другие моменты данной работы, представляющие захватывающий интерес для тех, кто изучает пути развития человеческой мысли и механизм научного прогресса.