Методы эти эорошо описаны основоположниками марксизма. При анализе вторичной общественной формации К.Маркс и Ф.Энгельс вполне отчетливо разделяли периоды господства внеэкономического и экономического принуждения к труду.
Мы остановимся несколько ниже на странности самой указанной формулировки, отметим сейчас лишь то, что под первым понималось применение к трудящемуся прямого и неприкрытого насилия, а под вторым - создание таких условий, при которых деятельность представителей низших классов не могла протекать в формах, не являющихся наиболее присущих капиталистическому способу производства. Главы первого тома "Капитала", посвященные первоначальному накоплению капитала, прекрасно показывают процесс становления такого рода системы.
Между тем исследования основоположников марксизма, акцентировавших свое внимание на специфических чертах экономической общественной формации, оставили без должного внимания те черты сходства, которые имеют место в процессах эксплуатации - как проводящейся внеэкономическими, так и экономическими методами. Как мы помним, К.Маркс говорил даже о том, что труд, который в условиях раннеклассовых обществ был повинностью, исполняемой под угрозой прямого насилия, то при капиталистическом строе "труд уже стал свободным во всех цивилизовапных странах"1, что должно подчеркнуть неразрывную связь труда как отчужденной деятельности с отношениями частной собственности, вполне сформировавшимися в условиях капиталистического способа производства.
Между тем намного более важным, на наш взгляд, обстоятельством является тот очевидный факт, что отчужденный характер труда обусловлен не столько его связью с системой частнособственнических отношений, сколько самим внешним характером побудительного мотива деятельности, которым характеризуется труд.
Приняв во внимание подобную обусловленность, мы сможем легко осознать, что изъятие продукта деятельности само по себе не является эксплуатацией. Эксплуатацией становится только отчуждение результата такой деятельности работника, при которой работник считает данный результат целью этой деятельности.
Продолжая данное рассуждение, приходим к совершенно очевидному выводу о том, что, коль скоро труд обусловлен внешним побудительным мотивом деятельности и направлен на освобождение человека от давление на него внешней материальной необходимости посредством создания материальных благ или условий их создания, то последние заведомо являются целью трудовой активности. Их изъятие у трудящегося субъекта в любых обстоятельствах - как при азиатском способе производства, так и в условиях социализма - будет субъективно восприниматься им как эксплуатация, как угнетение, как прецедент социальной несправедливости1.
Таким образом, эксплуатация не может быть преодолена в результате изменения отношений распределения, не может быть устранена на основе реорганизации классовой структуры, общества, сколь бы глубокими ни оказались соответствующие изменения. Отчуждение от непосредственного производителя части продуктов его деятельности в том случае, если именно материальные блага являются целью его активности неизбежно становится фактором эксплуатации.
А коль скоро указанная система мотивации деятельности обусловливает существование той формы человеческой активности, которую мы обозначили как труд, то оказывается совершенно очевидным, что преодоление эксплуатации может быть осуществлено исключительно как обратная сторона процесса устранения самого труда как основного вида человеческой деятельности.
Более того. Именно на примере преодоления эксплуатации можно наблюдать наиболее интересные стороны развития социума периода становления постэкономической общественной формации.
Когда мы говорили о развитии тенденции к расширению сферы творчества, было отмечено, что в процессе преодоления труда огромное значение приобретает фактор субъективного воспринятая индивидом собственной деятельности как мотивированной утилитарными потребностями, связанными с "воспроизводством своей материальной жизни", либо же как свободной творческой активности, направленной на совершенствование самого себя. Несмотря на то, что понятия труда и творчества, как и сами данные процессы, диаметрально противоположны, самоосознание активного индивида в качестве трудящегося или творящего субъекта на первый взгляд, казалось бы, не имеет прямого отношения к складывающимся принципиальным общественным отношениям и к направленности развития хозяйственных систем.
Таким образом, все "интересы" как бы равновелики и равнонаправленны; поэтому подобная общность исключительно устойчива и, как показывает история человечества, воспроизводима фактически в неизменном виде на протяжении десятков тысяч лет. Данное состояние человечества можно рассматривать как дообщественное состояние, хотя для традиционного понятийного аппарата социологической теории странной кажется формулировка о дообщественном человечестве.
Формирование сугубо общественной формы социальной связи стало возможным только с формированием труда. Феномен эксплуатации появляется там и тогда, где и когда возникает труд как процесс, осознанной целью которого выступает материальное благо.
Ограниченность материальных благ, очевидная на ранних ступенях прогресса человечества и не преодолеваемая в полной мере даже в условиях зрелого состояния экономической общественной формации, обусловливает ситуацию, при которой любое изъятие части производимого продукта, в чью бы пользу оно ни производилось, не может не восприниматься трудящимся субъектом как противоречащее основной цели его деятельности, как эксплуатация. Между тем, так как потребности всего сообщества человеческих существ как единого целого существовали всегда, перераспределение части производимых благ в пользу старейшин или немощных членов рода происходило и до превращения человеческой деятельности в труд в собственном смысле этого слова.
Поэтому можно утверждать, что труд как осознанная деятельность, направленная на создание и присвоение материальных благ, экономический интерес, формирующий основы отношений собственности, и эксплуатация как неизбежное следствие любого перераспределения продуктов в исторических рамках эпохи трудовых отношений, возникли одновременно и являются естественными чертами того состояния человечества, которое мы называем привычным для социологов словом "общество". Общество, на наш взгляд, может быть в строгом соответствии с принятой нами методологией определено исключительно как совокупность людей, объединенных противоречивостью их материальных интересов.
В этом моменте мы в определенной степени повторяем позицию Ж.-Ж. Руссо, который пусть несколько наивно, но вполне правильно и образно утверждал, что тот человек, который первым произнес слова: "Это мое!", стал истинным основателем гражданского общества.
Таким образом, если применить примитивную математическую аналогию, можно получить следующую картину: в дообщественном состоянии, когда люди были управляемы инстинктами, унаследованными ими из биологического мира, все их "интересы" являлись как бы векторами, равными по величине и направлению и находящимися в единой плоскости. Результирующая данных векторов не отличалась по направленности от каждого из них, в силу чего соподчинения интересов как такового не существовало, отсутствовали противоречия между интересами, а соответствующая система не несла в себе источника развития, находящегося в сфере производственных отношений.
Единственным источником прогресса в дообщественном состоянии являлось противоречие между биологическими потребностями людей и крайне несовершенными средствами их удовлетворения.