В советских этноисследованиях царил застой


В рамках первого, собственно научного подхода в России задолго до разработки зарубежными этнопсихологами концепции психологии народа (Г. Штейнталь, М. Лацарус, В. Вундт, А. Фуллье116) были сформулированы теоретические этнопсихологические концепции и впервые в мире проведены прикладные исследования национально-психологических особенностей ряда народов. Эта прогрессивная деятельность связана с функционированием Русского географического общества, члены которого (Н. Д. Надеждин, К.Д. Кавелин и В.К.

Бэр117) уже в 40-50-х годах XIX века предприняли попытки создать концептуальную модель российской этнопсихологии. Они полагали, что задача "психологии народов" установление общих законов психической жизни на основе сравнения однородных явлений и продуктов духовной жизни у разных народов и у одного и того же народа в разные эпохи его исторической жизни. К сожалению, в научных дебатах118 это направление потерпело поражение, и вместе с этой неудачей потерпела неудачу и первая попытка создания научной этнопсихологии в России.
Собственно научное направление российских этноисследований на долгие годы заглохло, зато в трудах русских философов конца XIX начала XX веков широкое развитие получило литературно-полемичное направление. Именно они первыми в истории отечественной мысли дали целостное философско-социологическое, культурно-историческое и национально-психологическое осмысление феномена российской этнической общности. В целом работа, проделанная ими (Н. А. Бердяевым, Н. О. Лосским, С. Н. Булгаковым, Б. П. Вышеславцевым, И. А. Ильиным, Г. Г. Шпетом)119, больше напоминает скрупулезное (с присущим русским людям самокопанием и самобичеванием) изучение самих себя как типичных представителей русской интеллигенции "серебряного века", а не окружающей их социальной действительности.

Тем не менее именно этими мыслителями впервые высказывается мысль о том, что для хозяйственного сближения различных стран необходимо знание национальных особенностей каждой из сторон.
Сравнивая этот этап с аналогичным периодом за рубежом, Т. Стефаненко отмечает: "Идеи Лацаруса и Штейнталя, Кавелина, Вундта, Шпета в большинстве случаев остались на уровне голых объяснительных схем, а их концептуальные модели не были реализованы в конкретных психологических исследованиях"120. На наш взгляд, если это утверждение и верно, то с очень большой натяжкой. Если за рубежом именно теоретические разработки инициировали рождение этнопсихологии, то в России явно лидировала практика (в случае с философами псевдопрактика).

Не впадая в национальную гордыню (насчет "России родины слонов"), следует все же отметить, что, на наш взгляд, этот этап содержал в себе и содержит до сих пор очень большой потенциал (по крайней мере, больший, чем был на тот период у зарубежных исследователей). Но… К сожалению, в науку часто вторгается идеология, а когда это происходит, объективность отходит на второй план, а чаще всего и вообще пропадает. В СССР любое исследование этнокультурных различий стало восприниматься как потенциально опасное вне зависимости от его целей и выводов.
Таким образом, в период с 1930-х по 1980-е гг. "связь времен" распалась: идеи русских философов "серебряного века" подверглись политическому остракизму, сами этноисследования оказались почти запрещенными и могли развиваться только "попутно", на "обочине" каких-то других наук истории, как у Б.Н. Поршнева и Л.Н. Гумилева121, или психологии, как у
К. Касьяновой и И. С. Кона122, но никак не в рамках экономики или социологии. При этом, если "диссидентские" концепции Л. Н. Гумилева и К. Касьяновой являются вполне оригинальными, в чем-то даже близкими по духу и самобытности к работам русских философов начала века, то у более "официальных" Б. Н. Поршнева и И. С. Кона мы не найдем почти ничего принципиально нового, что бы еще не обсуждалось ранее на Западе (их работы представляют собой, в сущности, скрупулезное, точное, систематизированное изложение точек зрения зарубежных исследователей). Следует с сожалением признать, что второй этап изучения в России проблем, связанных с национальной ментальностью, не отличался особой оригинальностью.



Явным отрицательным следствием слабости этнопсихологической теории стало то, что прикладные исследования, связанные с этой проблематикой, появились в нашей стране еще лет 10-20 спустя, во время третьего периода, в то время как на Западе теория и практика шли бок о бок.
Пока в советских этноисследованиях царил застой, за рубежом "утекло много воды". В 1950-е гг. прошла первая волна теоретических дебатов, в ходе которых объектом исследований становился уже не сам факт существования национального характера, а детальный "портрет" ментальности (в том числе и экономической) различных наций. Начиная с 1960-х гг. начались массовые сравнительные исследования разных культур назовем хотя бы такие классические, как психологическое измерение культур
Г. Хофстеда123, изучение культурных синдромов Х. Триандисом124, моделирование организации типа "Z" У. Оучи125, каталогизация деловых культур в международном бизнесе Р. Льюисом126. Науки об обществе становятся точными науками, опирающимися не на субъективные "озарения" гениев, а на данные конкретных исследований127. Именно теперь изучение экономической ментальности получает возможность стать научным в собственном смысле этого слова, но пока эти процессы обходили советскую Россию стороной.
Такая ситуация сохранялась вплоть до 1990-х гг. до третьего выделенного нами периода. Только теперь начинается процесс сближения российской научной мысли с зарубежной с точки зрения применения методологического аппарата. В этот период появляются публикации о результатах первых, еще очень робких и "сырых" попыток эмпирических исследований, затрагивающих этнопсихологическую проблематику. "Русские (этносоциологические очерки)" и "Советский простой человек"128 оказались монографиями в целом очень слабыми, и с теоретической, и с методологической точки зрения. Общее впечатление от этих работ, увы, негативное налицо поверхностная констатация фактов (подтверждаемая, правда, в большинстве случаев цифрами) без их концептуального осмысления. Стиль изложения материала и подача данных навевают мысль о том, что эти публикации упустили свой исторический момент.

К тому же обе монографии вышли в свет с таким большим временным разрывом между сбором данных и их публикацией, что, учитывая темпы изменений, нахлынувших на постперестроечную Россию, они морально устарели еще до своего рождения. И только с появлением работ В.С. Агеева, З.В. Сикевич, П. Шихирева,
М.В. Грачева, А. Наумова и ряда других изучение российского национального характера приобретает западную методологию129, становится все более и более научным и доказуемым.
С начала 1970-х гг. начинают появляться работы В.С. Агеева. Вначале это были просто отдельные конкретные наработки, публикуемые в разных журналах, но уже к 1990 году они были объединены в единую работу "Межгрупповое взаимодействие: социально-психологические проблемы"130. Эта работа обращает на себя внимание цельностью подхода (единство теории и практики, освещение зарубежной науки и собственные эмпирические исследования) и прекрасным методологическим аппаратом (описание ряда возможных методик и использование очень нестандартного психосемантического метода).

К сожалению, несмотря на то, что В. Агеев является всеми признанным авторитетом в области стереотипов и межкультурного взаимодействия (что доказывается обязательными ссылками на него в любой работе, затрагивающей эти вопросы), однако после названной монографии каких-либо столь же известных работ у него не появилось. Дело, начатое им с таким энтузиазмом и с такими перспективами, в силу непонятных причин заглохло.
Первым серьезным опытом сравнительного изучения российской экономической ментальности в России стала совместная работа П. Шихирева и американского бизнесмена-практика Р. Андерсона131. При всей популяризаторской направленности этой совместной работы ей явно удалось избежать тривиальности и заложить фундамент дальнейшим исследованиям в этом направлении. Достоинство их книги заключается в том, что приводится очень много данных по разным зарубежным исследованиям и акцент делается на сравнительный характер представленных данных (Америка/Россия).

В то же время эта книга рассчитана именно на ознакомление, но никак не на глубокое освещение этносоциальных проблем.
Одновременно начинаются и массовые исследования этнопсихологической направленности под эгидой лаборатории этнической социологии и психологии Научно-исследовательского института комплексных социальных исследований Санкт-Петербургского государственного университета (руководитель З. В. Сикевич). Они интересны применением разнообразных методик изучения (правда, явно не новаторских), использованием фольклорного материала, а также ценным иллюстративным материалом (дающим возможность не только проверить приводимые выводы, но и предложить свои собственные)132.
В середине 1990-х гг. происходит, наконец, изменение статуса России: постепенно из пассивного объекта исследования она превращается в полноправного участника международных исследовательских проектов.



Содержание раздела