Все было как раз наоборот.


Против частной собственности на телеканалы обычно выдвигают тот аргумент, что диапазон вещания ограничен, а потому владеть им и распределять частоты должно государство. Для экономиста этот аргумент нелеп, потому что все ресурсы ограничены, и если на рынке товар чегото стоит, то именно потому, что он редок. Мы должны платить за хлеб, за обувь, за одежду, потому что все они редки.

Если бы они были так же изобильны, как воздух, то стали бы бесплатны, и никому не пришлось бы заботиться об их производстве и сбыте. Если взять прессу, то газетная бумага это редкость, типографские мощности, грузовики и другие ресурсы также ограничены. Чем более редок ресурс, тем выше его цена, и наоборот. Более того, телевизионных частот намного больше, чем используется сегодня.

Решение ФКС перевести станции с диапазона UHF (ультравысокие частоты) на диапазон VHF (очень высокие частоты) создало куда больше каналов вещания, чем нужно сейчас.
Другое распространенное возражение против частной собственности на частоты вещания заключается в том, что диапазоны частных радио и телестанций будут наезжать друг на друга, так что слушателям и зрителям придется довольствоваться кашей вместо чистого звука и четкой картинки. Это столь же абсурдно, как если бы ктото сказал, что раз автомобиль может съехать с дороги и двигаться по частной земле, значит нужно национализировать все автомобили или всю землю. В обоих случаях разграничить права собственности таким образом, чтобы любое вторжение на чужую территорию сразу делалось очевидным и могло преследоваться по закону, должен суд. В отношении прав собственности на землю все очень просто и все давно работает. Но дело в том, что суды могут использовать аналогичные процедуры размежевания собственности и в других областях, будь это диапазоны вещания, водные или нефтяные ресурсы.

В случае теле и радиовещания задача заключается в том, чтобы установить местоположение источника вещания, определить дальность вещания и ширину диапазона, обеспечивающую передачу чистого сигнала, и уже тогда наделять правами собственности станцию, расположенную в этом месте. Если, например, радиостанция WXYZ получила право собственности вещать на частоте 140 кГц в радиусе 200 миль от Детройта, то любая другая станция, которая вздумает вещать в районе Детройта на этой частоте, будет подлежать судебному преследованию за нарушение прав собственности. Если суды выполняют свою работу, определяют и защищают права собственности, то нет оснований предполагать, что здесь нарушений прав собственности будет больше, чем в какомлибо другом виде деятельности.
Большинство людей верит, что эфир был национализирован именно по этой причине: до закона о радиовещании 1927 года сигналы разных станций накладывались друг на друга, создавая хаос, так что федеральное правительство было вынуждено в конце концов вмешаться, чтобы навести порядок и сделать радиовещание вообще возможным. Но это всего лишь историческая легенда, не имеющая отношения к реальности. В действительности все было как раз наоборот. Когда станции начинали мешать друг другу, пострадавшая сторона обращалась в суд, и уже суды начинали создавать порядок из хаоса, очень успешно применяя в новой технологической области содержащуюся в общем праве теорию частной собственности, во многих отношениях сходную с либертарианской.

Короче говоря, суды начали закреплять права собственности на частоты вещания за первыми пользователями. И только обнаружив, что сфера действия частной собственности успешно расширяется, федеральное правительство вмешалось и национализировало эфир под предлогом предотвращения хаоса.
Если быть более точным, то в начале века радио использовалось почти исключительно для переговоров между экипажами кораблей и берегом или между собой. Морское ведомство было заинтересовано в том, чтобы радио работало надежно и служило обеспечению безопасности на море, и принятое в 1912 году первое федеральное постановление об использовании частот просто требовало, чтобы любая радиостанция имела лицензию, выпущенную министерством торговли. В законе, однако, не было ни слова о регулировании или лицензировании, и, когда в начале 1920х годов началось общественное вещание, министр торговли Герберт Гувер попытался ввести регулирование.



Судебные решения 1923 и 1926 годов, тем не менее, отказали правительству в праве отзывать лицензии, отказывать в их продлении и даже решать, на какой длине волны должна вещать та или иная станция[2].Примерно в то же время судьи взялись за разработку концепции первопользователя в радиовещании, особенно в процессе Tribune Co. vs. Oak Leaves Broadcasting Station, разбиравшемся на выездной сессии окружного суда округа Кука, штат Иллинойс, в 1926 году. В ходе этого разбирательства суд постановил, что радиостанция, уже занимающая спорную частоту вещания, имеет на нее право собственности, даваемое правом первого использования, и на этом основании запретил новой станции использовать тот же диапазон, чтобы не допустить помех сигналу первой станции[3].

Так был найден способ распределения радиочастот, а из хаоса начал возникать порядок. Но именно это и побудило правительство поторопиться с вмешательством.
Решение 1926 года по иску корпорации Zenith, не только отказавшее правительству в праве регулировать распределение радиочастот или отказывать в продлении лицензии, но даже заставившее министерство торговли выдавать лицензии всем заявителям, породило настоящий бум в радиовещании. В течение девяти месяцев после этого решения суда было создано более двухсот новых радиостанций. В результате Конгресс поспешил принять в июле 1926 года временную меру, предотвращающую появление какихлибо прав собственности на радиочастоты и установившую, что время действия всех лицензий должно быть ограничено 90 днями. К февралю 1927 года Конгресс принял закон, создавший Федеральную комиссию по радиовещанию, которая национализировала эфир и имела примерно те же полномочия, которыми сейчас обладает Федеральная комиссия по связи.

То, что целью предусмотрительных чиновников было не предотвращение хаоса, а недопущение частной собственности на радиочастоты как средства наведения порядка, продемонстрировал историк права Г.П.Уорнер. Он пишет, что «члены законодательного органа высказывали серьезные опасения… что эффективному государственному регулированию может постоянно мешать увеличение доли прав собственности, предоставляемых при помощи лицензий или средств доступа, и что такие франзишы ценой в миллионы долларов могут быть бессрочными»[4]. Итогом стало установление не менее дорогостоящих прав на лицензии, но не в результате конкуренции, а в режиме государственной монополии и через посредничество Федеральной комиссии по радиовещанию, а позднее Федеральной комиссии по связи.
Приведем два примера того, как Федеральная комиссия по радиовещанию (а позднее и Федеральная комиссия по связи) нарушала права частной собственности. Первый пример относится к 1931 году, когда мру Бейкеру, владевшему радиостанцией в Айове, было отказано в возобновлении лицензии. Обосновывая свой отказ, комиссия сообщила:

Комиссия не располагает сведениями о Медицинской ассоциации и других сторонах, которые не нравятся мру Бейкеру. Их предполагаемые грехи иногда могут иметь достаточно серьезное общественное значение, чтобы привлечь к себе внимание публики и наставить на путь истинный с помощью эфира. Однако записи свидетельствуют о том, что мр Бейкер не вел себя столь разумным образом.

Они показывают, что посредством эфира он то и дело высмеивал личные хобби, обсуждал свои идеи по излечению рака и свои симпатии и антипатии в отношении определенных лиц и вещей. То, что он всем этим доставлял огорчение слушателям, вне всяких сомнений означает, что он использовал лицензию неподобающим образом. Многие из его высказываний вульгарны и даже непристойны.

Конечно же, они не поднимают настроение и не развлекают[5].

Можете себе представить, какая поднялась бы буря протеста, если бы правительство попыталось по аналогичным основаниям закрыть газету или книжное издательство?
А недавно ФКС пригрозила невозобновлением лицензии радиостанции KTRG в Гонолулу, главной радиостанции на Гавайях. На протяжении примерно двух лет KTRG по несколько часов в день передавала программы либертарианского направления. И вот в конце 1970 года ФКС решила устроить слушания, направленные на отказ в возобновлении лицензии, и владельцы радиостанции, напуганные стоимостью предстоящей процедуры, решили сами закрыть свой бизнес[6].

Порнография
Либертарианец полагает, что когда консерваторы и либералы спорят о законах, запрещающих порнографию, они все время говорят совершенно не о том. Консерваторы считают, что порнография унизительна и аморальна, а потому должна быть запрещена. Либералы склонны возражать им, утверждая, что секс дело хорошее и полезное, а потому порнография только к лучшему, а вместо этого хорошо бы запретить сцены насилия, скажем, на телевидении, в фильмах и комиксах. Обе стороны не затрагивают сути вопроса: разговор о том, полезна ли порнография, вредна или безвредна, сам по себе очень интересен, но он не имеет ни малейшего отношения к вопросу о том, следует ее запрещать или нет. Либертарианец считает, что не дело государства, вооруженного карающим мечом закона, проводить в жизнь чьилибо представления о нравственности.

Не дело закона, даже если вообразить, что он мог бы с этим справиться (хотя это, разумеется, не так), назначать коголибо хорошим или благочестивым, моральным, чистым или честным. Каждый человек должен решать такие вещи сам для себя. Вооруженный насилием закон должен защищать людей от незаконного насилия, защищать их от насильственного посягательства на их личность и собственность.

Но если правительство намерено поставить порнографию вне закона, оно само превращается в преступника, потому что посягает на права собственности людей, т.е. на права производить, продавать, покупать порнографические материалы или владеть ими.



Содержание раздела