Вопрос о выборе языка преподавания.



неизменная положительная ценность требования, сформулированного Лютером в 1524 году, лежит в… утверждении священной для протестантской Германии связи между государственной религией и обязанностью каждого получать образование. Нет сомнений, что именно этим было создано то здоровое общественное мнение, которое позволило Пруссии воспринять идею обязательного школьного обучения намного раньше, чем Англии[4].

Другой протестантский вероучитель, Жан Кальвин, был не менее рьяным поклонником массового школьного образования, и по сходным причинам. Поэтому нет ничего удивительного в том, что впервые обязательное школьное обучение на территории Америки было введено на берегу Массачусетского залива исповедовавшими кальвинизм пуританами, страстно жаждавшими утвердить в Новом Свете абсолютистскую теократию по женевскому образцу. В июне 1642 года, всего через год после того, как колония Массачусетского залива приняла первые законы, она создала и первую в англоязычном мире систему обязательного школьного обучения. Закон провозглашал:

Поскольку хорошее обучение детей приносит исключительную пользу и выгоду любому сообществу и поскольку многие родители и домохозяева слишком беспечно и нерадиво относятся к такого рода обязанности, установлено, что члены городского управления каждого города… должны неусыпно следить за своими соседями, чтобы удостовериться прежде всего в том, что их семьи не страдают от такого варварства, чтобы не заботиться об обучении, собственными силами или с помощью других, своих детей и воспитанников[5].

Через пять лет после этого в колонии Массачусетского залива во исполнение этого закона были созданы общественные школы. Таким образом, с самого начала американской истории желание формировать, наставлять и воспитывать послушание в массах населения было главным мотивом создания общественных школ. В колониальный период общественные школы использовались для подавления религиозного разномыслия, а также для внушения непокорным слугам идеи послушания властям предержащим.

Примечательно, например, что в борьбе с квакерами власти Массачусетса и Коннектикута запретили этому религиозному течению создавать собственные школы. А Коннектикут в тщетной попытке подмять движение новоозаренных[6*] в 1742 году запретил организовывать свои школы и этой секте. В противном случае, рассудили власти Коннектикута, новоозаренные смогут «обучить молодежь своим ужасным принципам и обычаям и вызовут настроения, которые могут иметь гибельные последствия для общественного мира и благополучия колонии»[7].Вряд ли можно считать случайностью то, что единственная подлинно свободная колония Новой Англии РодАйленд была и единственным местом в тех краях, где не было государственного образования.

После завоевания независимости мотивы создания обязательной системы образования остались в основном прежними. Так, Арчибальд Д. Мэрфи, отец государственной системы школьного образования в Северной Каролине, следующим образом обрисовал необходимость подобных школ:

В них будут учить всех детей… В этих школах будут прививать заповеди морали и религии и сформируют привычки подчинения и послушания… Их родители не знают, как обучать их… Государство, в сердечной заботе об их благополучии, должно взять на себя ответственность за этих детей и поместить их в школы, где их разум получит просвещение, а сердца будут приучены к добродетели[8].

Обязательное школьное обучение обычно использовали для подавления и подчинения этнических и языковых меньшинств или подвергающихся колонизации народов, чтобы принудить их к отказу от собственного языка и культуры в пользу языка и культуры правящих групп. Англичане в Ирландии и Квебеке, страны Азии, Центральной и Восточной Европы все они загоняли свои национальные меньшинства в государственные школы, управляемые метрополиями. Одним из самых могущественных стимулов к недовольству и мятежам было желание угнетенных народов спасти свой язык и историческое наследие от полного забвения, близкую перспективу которого обещала система обязательного школьного образования. Так, либеральный экономист Людвиг фон Мизес полагал, что в многоязычных странах



приверженность политике обязательного образования совершенно несовместима с усилиями по укреплению прочного мира. Критически важен вопрос о выборе языка преподавания. Тот или иной выбор с годами определит национальность всей территории. Школа может сделать детей чужими национальности, к которой принадлежат их родители, и может быть использована как инструмент подавления национального самосознания.

Тот, кто контролирует школы, может причинить ущерб другим национальностям и принести выгоду своей собственной.

Более того, Мизес отмечает, что принуждение, неотделимое от господства одной национальности, закрывает возможность решить проблему предоставлением каждому родителю права отдать своего ребенка в школу, использующую его родной язык.

Зачастую человек лишен возможности в силу заботы о средствах к существованию открыто объявлять свою принадлежность к той или иной национальности. В условиях интервенционизма это может стоить ему потери клиентов, принадлежащих к другой национальности, или работы на предпринимателя другой национальности… Предоставить родителям выбор школы, куда они хотели бы отдать своих детей, значит подвергнуть их всем мыслимым формам политического насилия. Во всех районах со смешанным национальным составом населения школа это важнейший политический фактор. Ее невозможно лишить этого значения, пока она остается государственной и обязательной.

Фактически существует только одно решение: государство, правительство, законы не должны никоим образом затрагивать школы или образование. Государственные средства не должны расходоваться на эти цели. Воспитание и обучение молодежи должно быть всецело предоставлены родителям и частным организациям [9].

По сути, один из главных мотивов легиона американских реформаторов середины XIX века, которые создали современную систему государственного образования, заключался как раз в использовании школы для того, чтобы единообразно сформировать культурные и языковые навыки волн иммигрантов и превратить их, как сказал активный деятель в области образования Сэмюэл Льюис, в «единый народ». Главным импульсом реформы образования было желание англосаксонского большинства направить и переделать иммигрантов, а прежде всего разрушить систему католических приходских школ. «Новые левые» критики, которые обвиняют сегодняшние государственные школы в том, что те стремятся сформировать умы детей гетто по единому шаблону, точно подметили современное воплощение давней и излюбленной цели идеологов системы школьного образования, таких как Хорас Манн, Генри Барнард и Калвин Стоу. Именно Манн и Барнард призывали использовать школы для воспитания невосприимчивости к идеям «охлократического» движения сторонников президента Джексона. Именно Стоу, автор восторженного трактата о прусской системе обязательного школьного обучения, основы которой были заложены еще Мартином Лютером, писал о школах языком, заставляющим вспомнить язык лютеровских посланий и армейских приказов:

Если забота об общественной безопасности дает правительству право принуждать граждан нести воинскую повинность, когда страна в опасности, та же причина разрешает правительству заставить их позаботиться об образовании собственных детей… У человека не больше прав подвергать опасности государство, сваливая на него семейство невежественных и порочных детей, чем давать приют лазутчикам вторгшейся в страну армии[10].

Сорок лет спустя Ньютон Бейтман, видный деятель образования, говорил о праве государства на «принудительное отчуждение собственности» в отношении «умов, душ и тел» детей нашего народа: образование, утверждал он, «не должно зависеть от причуд и личных обстоятельств граждан»[11].
Самая амбициозная попытка сторонников государственной школы добиться полного контроля над юным поколением имела место в Орегоне в начале 1920х годов. Недовольный тем, что приходится терпеть частные школы, получившие государственный сертификат, 7 ноября 1922 года штат Орегон принял закон, запретивший их и потребовавший обучать детей только в государственных образовательных заведениях. Это был кульминационный момент. Наконецто все дети будут обязаны пройти через «демократизирующий» механизм шаблонного государственного образования.

К счастью, Верховный суд Соединенных Штатов в 1925 году признал этот закон неконституционным. Судьи заявили, что «ребенок не является творением государства» и что орегонский закон противоречит «фундаментальной теории свободы, на которую опираются все власти Соединенных Штатов». Фанатические приверженцы государственных школ больше никогда не пытались зайти так далеко. Очень поучительно присмотреться к тем силам, которые пытались запретить в штате Орегон все частные учебные заведения. За этим законом стояли не либералы, т.е. не прогрессивные педагоги и не интеллектуалы, как можно было бы ожидать, а Куклуксклан, который был тогда в силе в северных штатах и стремился разрушить систему католических приходских школ, чтобы подвергнуть всех детей католиков и иммигрантов «американизирующему» воздействию неопротестантской государственной школы.

Любопытно отметить, что, по мнению куклуксклановцев, этот закон был необходим для «сохранения свободных учреждений». Стоит поразмышлять над тем, что самыми пылкими сторонниками «прогрессивной» и «демократической» системы государственных школ были люди, жившие на задворках американской жизни и страстно мечтавшие об уничтожении разнообразия и пестроты Америки[12].



Содержание раздела