Иллюзия нравственности


Прежде всего она, по-видимому, вполне удовлетворяет тем идеальным требованиям девственности, которая, как увидим дальше, каждый мужчина в силу
особой потребности своей предъявляет к женщине. И на первый взгляд это может показаться действительно правильным: ведь для женщины - матери мужчина сам
по себе не играет никакой роли, а если он и играет некоторую роль, то в той только мере, в какой она может относится к нему, как к ребенку. Но следует
заметить, что целомудрие чуждо в одинаковой степени как женщине - матери, все мысли которой направлены на ребенка, так и проститутке, которая страстно жаждет мужчину.
Эта иллюзия нравственности не остается без награды: мужчина самым неосновательным образом возносит женщину - мать в моральном и социальном отношении над проституткой.
Женщина-проститутка совершенно игнорирует тот масштаб ценности, которого придерживаются мужчины.
Она не подчиняется идеалу девственности, которого мужчины так настойчиво требуют.
Она протестует против всего этого в самых разнообразных формах.
В открытой ли форме светской дамы, в слабой ли, массивной форме демимондки или, наконец, в форме
открытой демонстрации уличной проститутки - все в ней протест. Этим объясняется исключительное положение проститутки в обществе: она стоит вне права, вне закона, вне сферы социального уважения. Женщине-матери не стоит
особенного труда подчиниться воле мужчины: ведь главным для нее является жизнь ребенка, жизнь рода. Другое дело - проститутка.
Она по крайней мере живет исключительно своей жизнью, хотя бы ей это досталось (я беру крайний случай) ценой общественном презрения.
В ней, правда, нет того мужества, что у матери, она труслива насквозь, но зато обладает неизменным коррелатом трусости, т. е.
нахальством, а потому она и не стыдится своем бесстыдства. Склонная от природы к многомужеству, она отдается всем мужчинам, не ограничиваясь одним только основателем семьи. Она дает безграничный простор своему влечению,
удовлетворяя его на зло всему. Она - владычица, которая отлично понимает, что в ее руках - власть. Женщину-мать легко смутить, еще легче оскорбить, проститутку же никто
не в состоянии задеть, оскорбить. Мать, как хранительница рода, семьи,
обладает сознанием чести, проститутка же игнорирует всякое общественное уважение, в этом ее гордость, это заставляет ее высоко держать свою голову. Но мысль, что у нее нет никакой власти, эту мысль она не в состоянии понять. Все люди заняты ею, думают только о ней живут ею одной, вот в чем ее никак
разубедить нельзя. Оно и в действительности так. Женщина-проститутка - эта
женщина, как дама, обладает наибольшей властью среди всех других людей. Она оказывает преобладающее, даже исключительное влияние на всякую человеческую жизнь которая не определяется мужскими союзами (начиная с гимнастических клубов и кончая государством).
Здесь мы видим полнейшую аналогию между проституткою и великим завоевателем в области политики. Подобно Александру и Наполеону, великая,
чарующая своею прелестью проститутка рождается раз в тысячу лет и, родившись, победоносно шествует по всему миру, подобно этим великим
завоевателям. Каждый такой человек содержит в себе нечто родственное проститутке (каждый политик является некоторым образом и народным трибуном, а в трибунате лежит элемент проституции).
В сознании своей власти ни завоеватель, ни проститутка не могут быть смущены кем бы то ни было, в то
время как другие люди очень легко смущаются. Как и великий трибун, всякая проститутка уверена, что она может осчастливить человека своим разговором с ним.
Обратите внимание на такую женщину, когда она обращается к полицейскому за справкой или входит в какой-нибудь магазин. Безразлично, приказчики ли там или приказчицы, купила ли она ценную или очень ничтожную вещь, она
глубоко убеждена в том, что раздает какие-то подарки на все стороны. Те же элементы можно раскрыть и во врожденном политике. Стоит только вспомнить
отношение Гете, насквозь проникнутого сознанием своего "я", к Наполеону в Эрфурте для того, чтобы видеть, что многие глубоко убеждены в этой способности подобных людей действительно одарять всех (миф о Пандоре, о


рождении Венеры: едва вынырнув из пены морской, она окидывает милостивым взором все окружающее). Таким образом я исполнил обещание, данное мною в V главе, и вернулся на
очень короткое время к "людям дела". Даже такой глубокий человек, как
Карлейль, очень высоко ценил их, но выше всех вопросов ставил он "the hero as king".
Мы уже показали, что подобный взгляд неправилен. Теперь же я хотел
бы доказать, что великие политики не брезгуют в своей деятельности ни ложью, ни обманом, что эта черта свойственная даже самым величайшим среди них, как, например, Цеза рю, Кромвелю, Наполеону. Александр Великий стал даже убийцей
и с чувством удовольствия выслушивал оправдания своего поступка, которые придумал для него софист.
Но лживость несовместима с гениальностью. Наполеон на о Св.Елены пресытился ложью.
Он писал мемуары насквозь проникнутые сентиментализмом, и его последним словом была любовь к Франции, что вполне соответствовало характеру его альтруистической позы. Наполеон - это величайшее из всех явлений, лает выразительное доказательство того, что
"великие люди воли" -преступники, а потому они не могут быть гениями. Его
нельзя понять иначе, как по той изумительной интенсивности, с какой он бегал от самого себя. Только таким образом можно объяснить себе всякое завоевание,
как ничтожных, так и огромных размеров. Над своей собственной сущностью Наполеон никогда не в состоянии был думать. Он и часу не мог остаться без какого-нибудь подвига, который должен был наполнить его существо: поэтому-то
он и должен был завоевать весь мир. Так как он обладал выдающимися качествами, гораздо более выдающимися, чем все императоры до него, то вполне естественно, что ему необходимо было очень многое, чтобы подавить в себе противоречия своей натуры.
Заглушить свою лучшую сущность - вот властный мотив его честолюбия. Человек гениальный может делить с остальными людьми их страсть к славе и удивлению, но его честолюбие будет совершенно другого рода.
Он не поставит все предметы в мире в исключительную зависимость от себя, не свяжет их с собой, как с эмпирической личностью, и не нагромоздит
их на своем имени в виде бесконечной пирамиды. Вот почему достоверное ощущение действительности постепенно покидает императора (он становится эпилептиком). Он отнял свободу у объекта8 и вступил в преступную связь с вещами, превратив их в средство для своих целей, в подножие своей ничтожной
личности с ее эгоистическими, хищными замыслами. У великого человека есть определенные границы, так-как он монада из монад, так как он, что является
наиболее важным, сознательный микрокосм. Он - пантогенен, включает в себе всю вселенную и уже при первом опыте (я беру самый выдающийся случай) видит тесную связь мировых явлений. Ему
нужны дальнейшие переживания, но ему не нужно индукции. Великий трибун и великая гетера - абсолютно безграничные люди, они превращают мир в декорацию, на которой должно с особенной яркостью отразиться их эмпирическое "я".
Потому им чужда любовь, Дружба, расположение. В их душе нет любви.
Вспомните глубокую сказку о царе, который хотел завладеть звездами. Она раскрывает идею императора с ослепительной ясностью. Истинный гений сам воздает себе честь, но ни в коем случае не становится к черни в отношение
взаимной зависимости, как это делает трибун. Ибо великий политик не только спекулянт и миллиардер, он к тому же уличный певец, он великий шахматист, но
и великий актер, он деспот, но он в сильной степени заискивает у других, он не только проституирует, он сам величайшая проститутка. Нет того политика, того полководца, который "снисходил" бы к другим людям. Его снисхождения
приобретают известность - это его половые акты! Улица является также принадлежностью истинного трибуна. Отношение его к черни, как к своему дополнению, является конститутивным для политика.
Вся сфера его деятельности - это чернь. С отдельными людьми, с индивидуальностями он порывает, если он, конечно, не умен, но если он также хитер, как Наполеон, то он лицемерит и оказывает им всякие знаки уважения для того чтобы сделать их безвредными для
себя. Наполеон тоньше всех понимал свою зависимость от черни. В своих замыслах политик не может руководствоваться одним только желанием своим.
Не может он этого сделать как в том случае, если он - сам Наполеон, так и в том случае, когда он вдруг захотел бы осуществить свои идеалы, чего Наполеон ни
в коем случае не сделал бы: чернь, этот истинный владыка его, живо вразумил бы его. Всякое "наказание воли" имеет значение только для формального акта
инициативы, но воля властолюбца свободной быть не может. Каждый император отлично чувствует свою связь с народными массами, а потому они как бы инстинктивно стоят за конституцию, за народные или военные



Содержание раздела