Факт не отрицает свободы воли.
Пациенты часто утверждают, что их поведение вызывает драматические или суровые последствия и, следовательно, им не кажется, что их выбор является всегда свободным. Ранее мы уже обсуждали, как человек и мир взаимодействуют друг с другом. Любой выбор может быть сделан только в окружающем мире и в контексте окружающей обстановки, следовательно, любой выбор имеет последствия - иногда известные, иногда неизвестные. Этот факт не отрицает свободы воли. Было бы наивно полагать, что свобода воли означает свободу от последствий принятого решения.
Реальность иногда налагает ограничения на свободу выбора. Например, если вы находитесь в тюрьме, вы можете быть несвободны в выборе - пойти или нет на футбольный матч. Но даже в такой ситуации имеется возможность выбора. Вы можете выбрать, то ли впасть в депрессию, то ли проводить каждый вечер за чтением, впитывая знания и обогащаясь опытом.
Тот факт, что в каждый данный момент не любой выбор доступен, вовсе не означает, что не существует свободы вообще: экзистенциальная свобода должна пониматься всегда как существующая с учетом ситуации с возможными последствиями и определенными физическими ограничениями.
Одно из первых обсуждений ценности личной свободы и принятия ответственности за свою жизнь появилось в "Мифе об Оресте" в "Одиссее" Гомера (Homer, 1967). Орест был внуком Атриуса, чья семья была проклята после тяжелой борьбы за власть с богами. Клитемнестра, мать Ореста, убила его отца. Греческий гражданский закон предписывал Оресту уничтожить убийцу его отца, но греческая религия считала матереубийство грехом.
В конце концов Орест убивает свою мать, после чего его посещают фурии - карающие духи, посылаемые богами. После долгих лет, проведенных в страданиях, он стал молить богов о пощаде.
Защитником Ореста был назначен Аполлон, и когда Аполлон сказал богам, что Ореста нельзя обвинять, так как ситуация, в которую он попал, была безвыходной, Орест поднялся со своего места и сказал, что берет на себя всю ответственность за свои действия.
Мы не можем переоценить терапевтического значения принятия пациентами факта существования их свободы. Избавление от всех душевных расстройств начинается тогда, когда пациент видит себя добровольно попавшим в эту ситуацию, а не считает себя ее жертвой. Мы начинаем психотерапию с попытки внести небольшие изменения в язык пациента, подталкиваем наших пациентов использовать "Я" по отношению к их собственным утверждениям вместо общего "Люди" и говорить "Я выбираю" вместо "Я должен".
Как только люди начинают видеть, что в нынешней ситуации они оказались благодаря своему выбору, у них появляется реальная надежда, что они смогут сделать выбор, который изменит эту ситуацию. Это начало терапевтического процесса.
Можем ли мы быть абсолютно уверенными, что свобода дана Богом в каком-то метафизическом смысле как истинная характеристика человеческой личности? Не является ли свобода всего лишь нашей иллюзией или заблуждением?
Мы никогда не узнаем этого наверняка; однако, если даже вера в человеческую свободу - только иллюзия, это все-таки самая полезная из всех человеческих иллюзий. Неважно, насколько плохо идут дела, пока всегда есть надежда на изменения, основанная на возможности действовать самому вместо того, чтобы ждать помощи от кого-то.
С такой системой взглядов существует гораздо меньше шансов испытать чувство бессилия.
Если даже при поверхностном взгляде чувство личной свободы выглядит таким логичным и полезным для здоровья, то почему же не все думают подобным образом? Почему наиболее распространенная в западной культуре психологическая теория бихевиоризма учит, что мы должны искать основные характеристики в земляных червях, голубях и лабораторных крысах и что изучение этих животных может научить нас многому о нас самих? Потому, что у свободы всегда есть неизменный спутник, которого Кьеркегор назвал "страхом перед ответственностью".
Ответственность - дитя свободы. Многие люди пытаются выкинуть этого ребенка, претендуя на то, что для них ничего подобного не существует (то, что Сартр (1966) называл "жить с плохой правдой"). Сартр говорил: когда мы сталкиваемся со свободой делать и думать то, что выбираем, неизбежно испытываем душевные страдания. Он говорил, что мы часто не в состоянии вынести мысль о безграничности свободы.
С целью избежать этих душевных мук приспосабливаемся прикрываться "плохой правдой" и прикидываемся, что не настолько свободны, насколько это есть в действительности (то, что экзистенциалисты называют "ненастоящей жизнью").
Практически любой опытный психотерапевт, который сталкивался с пациентами, имеющими собственное представление о свободе, уже знаком с этой концепцией. Часто пациенты переживают сильнейшие душевные муки, когда начинают бороться с представлением о собственной ответственности за свое состояние.
Некоторые даже отказываются от лечения, поскольку их нынешнюю депрессию или другие симптомы легче вынести, чем груз ответственности. Моше Талмон (Talmon, 1990, стр.5), опубликовавший недавно интересное исследование результатов единственного психотерапевтического сеанса, утверждает, что терапевт должен осознавать потенциальную силу терапевтических эффектов от сообщения пациенту того, что тот должен принять ответственность за свою собственную жизнь на себя, и от убеждения пациента в том, что он может справляться со своими проблемами без помощи психотерапевта.
Мы отнюдь не предполагаем, что люди не нуждаются в психотерапии, или единственное, что им нужно - это правильная установка. Однако терапевт никогда не должен недооценивать мощный эффект способности пациента управлять своей жизнью. Как пел Вилли Нельсон в своей популярной песне "Черная роза": "В первый раз меня толкнул на это дьявол, а потом я сделал это сам".
При такой позиции "настоящего мужчины6" выздоровление наступает значительно быстрее, чем при установке пациента "Я зависимый" или "Мои родители были алкоголики, так чего же вы от меня ждете". Как утверждает Ролло Мэй (1977) в своем "Смысле тревожности": "Смелый человек, когда он болен, предпочитает сказать самому себе: "Это не моя судьба, а моя вина".
При этом у него сохраняется возможность предпринять что-нибудь в этой ситуации” (курсив наш)7.
Когда мы преподаем этот материал на профессиональных семинарах, первый вопрос, который обычно нам задают, таков: "А как же быть с болезнями, за которые пациент, по всей видимости, не может нести ответственности, например, биологические заболевания или результат неблагополучного развития в детстве, допустим, связанного с сексуальным насилием?" Даже в таких случаях пациенту необходимо принять на себя ответственность, чтобы начать лечение. Психические расстройства, которые обычно считаются в основном биологическими по своей природе (такие как шизофрения и другие серьезные психические недуги), плохо поддаются гипнотическому лечению и, следовательно, не рассматриваются в этой книге. Тем не менее, мы уверены, что даже такие больные ответственны за реакцию на свое заболевание и за свое лечение. Каждый терапевт знаком с пациентами, подверженными маниакально-депрессивному синдрому, на которых действуют лекарства, но они периодически ограничивают или полностью прекращают лечение (возможно, благодаря тому, что в начале появление маниакального чувства доставляет им удовольствие) и после этого их приходится госпитализировать. Но ведь не болезнь заставляет их перестать принимать лекарства, скорее, сам человек выбирает отказ от лечения.
Подобно этому, некоторые люди, подверженные биологической депрессии, убегают из дома или с работы, чтобы переломить состояние депрессии, в то время как другие впадают в смутное подобие "зеленой тоски".
Говоря о влиянии истории тяжелого отрицательного воздействия окружающей обстановки, такого как насилие в детском возрасте, терапевт, выражая симпатию к беззащитному ребенку и не осуждая пациента за происшедшее насилие, все-таки обязан подвести взрослого пациента к мысли, что у него теперь есть выбор, как интерпретировать и как реагировать на случившееся насилие. У двух людей может быть совершенно одинаковая история развития в прошлом, но один может следовать изречению Ницше "Все, что не убивает меня, делает меня сильнее", в то время как другой может прожить остаток своей жизни с выражением жертвы на лице. Каждый человек ответственен за понимание и использование своей собственной истории с тем, чтобы добиться излечения.
Как говорит Мэри Кэтрин Бейтсон (Bateson, 1991)," существует множество версий одного и того же опыта". Это совсем не значит, что одни воспоминания являются верными, в то время как другие - ложными, скорее, иногда в памяти акцентируется одно, а иногда - другое.
Чтобы продемонстрировать свою точку зрения, Бейтсон попросила одного из авторов этой книги (Кинга) представить свою жизнь как серию логически связанных событий, приведших к его настоящему состоянию. Он вспомнил, что был старшим сыном в еврейской семье, мальчиком, сориентированным на профессиональный и денежный успех, (которого теперь добился), на ценность образования (которую разделяет), на определенное отношение к собственным детям и тому подобное. Все это казалось логичным и ясным. Затем Бейтсон попросила его представить свою жизнь в виде серии случайных событий.
Он вспомнил, что хотел стать врачом, но не смог сдать экзамен по химии. В то же самое время у него был прекрасный педагог по психологии, и поэтому он выбрал своей специальностью психологию.
Позже он вспоминал, как сомневался, стоит ли ему заниматься гипнозом (в действительности, Кинг интересовался изучением сознания, а не клинических навыков), так как из-за этого у него был только один свободный вечер в неделю. Также он вспомнил серию удачных событий, которые помогли ему встретить его будущую жену и так далее.
Несомненно, что одна и та же история может быть изложена целым рядом различных способов в зависимости от намерений и акцентов того, кто ее анализирует или самоанализирует.
