Возврат удивления


ВОЗВРАТ УДИВЛЕНИЯ
...Как же, как же это узнать... откуда я, кто я, где нахожусь, куда дальше, что дальше, зачем... зачем..: нет, нет, не выныривать, продолжать колыхаться в тепловатой водице... света не нужно... я давно уже здесь, и что за проблема, меня просто нет, я не хочу быть, не хочу, не надо, не надо меня мять, зачем вам несущество ПРИДЕТСЯ СОЗДАТЬ НАСИЛИЕ застучал метроном...
Я проснулся, не открывая еще глаз, исподтишка вслушался. Нет, не будильник, с этим старым идиотом я свел счеты два сна назад, он умолк навеки, а стучит метроном в темпе модерато, стучит именно так, как стучал... Где? Кто же это произнес надо мной такую неудобную фразу...

Что создать?.. А, вот что было: я валялся на морском дне, в неглубокой бухте, вокруг меня шныряли рыбешки, копошились рачки, каракатицы, колыхались медузы, я был пере-
зрелым утопленником, и это меня устраивало; а потом этот громадный седой Глаз... Метроном все еще стучит, стало быть, я еще не проснулся, это тот самый дурацкий последний сон, в котором тебя то ли будят в несчетный раз, то ли опять рожают, и можно дальше ПРИДЕТСЯ СОЗДАТЬ НАСИЛИЕ метроном смолк. Что за черт, захрипел будильник. Проснулся. Вот подлость всегда с этими снами: выдается под занавес что-то страшно важное не успеваешь схватить...

Вставать, увы, пересдавать проклятую патанатомию.
О благодарности
(Из записей Бориса Калгана)
(...) Не все сразу, мой мальчик, ты не готов еще, нечем видеть.
Мы встретились для осуществления жизни. Важно ли, кто есть кто. Мимолетностью мир творится и пишутся письмена.
Потихоньку веду историю твоей болезни, потом отдам, чтобы смог вглядеться в свое пространство. Болезнь есть почерк жизни, способ движения, как видишь и на моем наглядном пособии.
Будешь, как и я, мучиться тайной страдания, благо ли зло не вычислишь. Только цельнобытие даст ответ. Я уже близок к своему маленькому итогу, и что же?

Для уразумения потребовалось осиротение, две клинические смерти и сверх того множество мелочей. Не скрытничаю, но мой урок благодарности дан только мне, а для тебя пока абстракция... Разум только прибор для измерения собственной ограниченности, но как мало умеющих пользоваться... Поэтому не распространяюсь, придешь займемся очистительными процедурами (...)
Человека, вернувшего мне удивление, я озирал с восторгом, но при этом почти не видел, почти не слышал.
Однорукости не замечал отчасти из-за величины его длани, которой с избытком хватило бы на двоих; но главное из-за непринужденности, с какой совершались двуручные, по сути, действия. Пробки из бутылок вышибал ударом дна о плечо. Спички, подбрасывая коробок, зажигал на лету. Писал стремительно, связнолетящими, как олимпийские бегуны, словами. (Сейчас, рассматривая
1Q6
этот почерк, нахожу в нем признаки тремора.) Как бы независимо от могучего массива кисти струились пальцы двойной длины, без растительности, с голубоватой кожей, они бывали похожи то на пучок'антенн, то на щупальца осьминога; казалось, что их не пять, а гораздо больше. Сам стриг себе ногти. Я этот цирковой номер однажды увидел, не удержался:
Левша, да?
Спросил бы полегче. Ты тоже однорукий и одноглазый, не замечаешь. Хочешь стать гением?
___?ф
Припаяй правую руку к заднице, разовьется другая половина мозгов.
Рекомендацию я оценил как не самую удачную шутку.
Его пещера была книгочейским клубом. Являлся самый разношерстный народ. Кто пациент, а кто нет не разграничивалось.
Я обычно бывал самым поздним гостем. Боб, как и я, был «совой», спал очень мало; случалось, ночи напролет читал и писал.
Любопытствовать о его писаниях не дозволялось.
БУТЫЛКА
...Углубившись в систему Мюллера, я возликовал: то, что надо! Солнце, воздух, вода, физические упражнения. Никаких излишеств, строгий режим.

Какой я дурак, что забросил спорт, с такими-то данными. Ничего, наверстаем!.. Уже на второй день занятий почувствовал себя сказочным богатырем. Восходил буйный май.

В парк бегом! В упоении ошалелых цветов, в сказку мускулистой земли!..
Аве, Цезарь, император, моритури те салютант! приветственно прорычал Боб. Он воздымался, опершись на костыль, возле того же заведения, в обществе неких личностей. Как самочувствие?


Во! не останавливаясь, дыхания не сбивая. А ты?
Царь Вселенной, Гробонапал Стотридцатьвторой, Жизнь, Здоровье, Сила. Не отвлекайся!..
Прошла первая неделя триумфа. Пошла вторая.
И вот как-то под вечер, во время одного из упражнений, которые делал, как по священному писанию, ни на йоту не отступая, почувствовал, что во мне что-то смещается.
БОЛЬШЕ НЕ МОГУ... СИЛА ВОЛИ!..
...Тьфу! Вот же! Мешает этот бренчащий звук с улицы, эта гитара.

Как мерзко, как низко жить на втором этаже.
Ну кого же там принесло? Окно захлопнуть!..
«Все упражнения необходимо делать в проветренном помещении...»
„В окно медленно влетает бутылка.
Винтообразно вращаясь, совершает мягкую посадку прямо на мой гимнастический коврик и, сделав два с четвертью оборота в положении на боку, замирает.
Четвертинка. Пустая.
Так филигранно ее вбросить могла только вдохновенная рука, и я уже знал, чья...
...Прихватив «Систему Мюллера» и кое-что на последние, потащился к Бобу.
Обложенный фолиантами, он сидел на своем диванчике. Пачки из-под «Беломора» кругом.
Погоди чуток... (Я первым делом хотел вытащить подкрепление.) Сейчас... Садись, отдохни.
Сел неловко, обвалил несколько книг.
Покойник перед смертью потел?
Потел.
Это хорошо. На что жалуется?
Скучища.
Поднял глаз на меня. Я почувствовал горячее уплотнение во лбу, как бы волдырь.
Не в коня? Желаем и рыбку съесть, и...
Неужели молодому, нормальному парню нельзя...
Нормальных нет, коллега, пора эту пошлость из мозгов вывинтить. Разные степени временной приспособленности. Возьми шефа. (Речь шла о ныне покойном профессоре Верещанникове.) Шестьдесят восемь, выглядит едва на пятьдесят, дымит крепкие, редко бывает трезвым.

Расстройства настроения колоссальные. Если б клиникой не заведовал, вломили бы психопатию, не меньше. Ярко выраженный гипоманьяк, но сам этого не знает и суть тонуса усматривает не в этом.
А в чем?
Секрет Полишинеля. Ну, выставляй, что там у тебя. Я выставил.
Погоди... ТЫ МЕНЯ УВАЖАЕШЬ?.. Серьезно.
Ну, разуме...
Борис Петрович Калган для тебя, значит, авторитет?
Разуме...
А зачем Борису Петровичу пить с тобой эту дрянь? -Ну...
Этому покалеченному, облезлому псу уже нечего терять, он одинок и устал от жизни. Что ему еще делать на этом свете, кроме как. трепать языком, изображая наставника. Алкашей пользует, ну и сам...

Примерно так, да?
Будь добр, подойди вон к тому пригорку... Лихтенберг, «Афоризмы», в бело-голубом супере. Открой страницу 188.

Первые три строки сверху. Прочти вслух. И погромче, Калган плохо слышит.
-КНИГА ОКАЗАЛА ВЛИЯНИЕ, ОБЫЧНОЕ ДЛЯ ХОРОШИХ КНИГ: ГЛУПЫЕ СТАЛИ ГЛУПЕЕ, УМНЫЕ - УМНЕЕ, А ТЫСЯЧИ ПРОЧИХ НИ В ЧЕМ НЕ ИЗМЕНИЛИСЬ.
Замечено, а? (Понизил голос.) А ведь это всерьез и для всех времен, для всего. И речь именно о хороших, заметь. Скажи, если это верно а это верно, какой смысл писать хорошие книги?..
Если верно... Пожалуй, что никакого.
С другой стороны: книги вроде бы пишутся для того, чтобы глупые люди умнели хоть чуточку, а прочие изменялись. А?..
Вроде бы для того.
Стало быть, если дураки, для поумнений коих предназначены книги, от книг дуреют, значит, дураки их и пишут?
Логично, Боб, Ну...
Погоди, погоди. Умные мы о них забыли. От хорошей книги умный делается умнее.

Это что-нибудь значит?
Умнеют, значит. Всё больше умнеют.
А дураки все дуреют. Всё глубже дуреют. От хороших книг, стало быть, между умными и дураками всё более увеличивается дистанция.

Так или нет?
Выходит, что так, промямлил я, уставясь на бутылку. Дистанция между мной и ею увеличивалась нестерпимо.
Какой вывод?..
От хороших книг жизнь осложняется.
Емко мыслишь. А что, если написать книгу: «Как понимать дураков»?
Да их нечего понимать.
Ну ты просто гений, нобелевскую за такое. Теперь по-
pa. Выпьем за дураков. Согласен?... По-дурацки и выпьем. Возьми-ка, друг, сосуд счастья обеими лапками.

Теперь встань. Смирно. Вольно.

А теперь вылей. Вылей!!
От внезапного рыка я едва не упал.
Кр-р-ругом марш! В сортир-р-р! По назначению, без промежуточной инстанции!.. Подержи немного вверх дном.

За здравие дураков. Спускай воду. Брависсимо!

Доброй ночи.
Никогда с того вечера я не видел спиртного у него дома.
Впоследствии некто Забытыч, тоже фронтовой инвалид, рассказал мне, что Боба пьяным не видывали и в том заведении. Затмения, случавшиеся с ним, имели другую природу. Батя-Боб, объяснил Забытыч, держал разговоры.
О заражении
(Из записей Бориса Калгана)
(...) Стыдно мне обращаться с тобой как со щенком, в эти моменты обнажается и моя слабость, но что же еще придумать? Твое духовное тело еще не образовалось, а мое физическое уже не дает времени для размышлений.
Иногда кажется, что у тебя вовсе нет кожи. Ты уже почти алкоголик... Болезнь выглядит как инфекция обыкновенности, пошлость, но язва глубже. (...)
КОСМИЧЕСКОЕ НЕУДОБСТВО



Содержание раздела