Когда авторы XVII XVIII вв. прославляли расходы богатых на предметы роскоши, они явно были твердо убеждены, что “роскошная жизнь” формирует потребности и порождает денежные стимулы. Недостаточно развитая экономика с примитивными рынками труда, как мы знаем из современного опыта, весьма располагает к мысли, что на высших классах общества лежит обязанность обеспечивать рабочие места, содержать пышную свиту “челяди”. Доктор Джонсон так выразил общее для XVIII в. мнение: “Нельзя тратить деньги на роскошества, не делая блага бедным. Более того, лучше тратить деньги на роскошества, чем раздавать их; ибо, тратя, вы стимулируете промышленность, тогда как раздача оставляет деньги в бездействии”. Что касается одобрения меркантилистами общественных работ, то оно часто основывалось не более чем на вере в магическую силу государственных мероприятий просто потому, что последние предпринимаются в общественных интересах. Порой торговые депрессии побуждали авторов выступать за общественные работы, и в безыскусной манере той эпохи рекомендации, направленные на смягчение сиюминутной проблемы, могли выражаться как постоянные предписания. Литературные источники не дают оснований предположить, что заинтересованность в увеличении занятости проистекала из понимания безработицы как недостаточности эффективного спроса. Хуже того, эти схемы рекомендовались без всякого внимания к необходимости стимулирования сбережений и перемещения их к потенциальным инвесторам.
Рациональные элементы теории меркантилизма
Несмотря на убедительную критику Хекшером неисторического толкования Кейнса, его собственный анализ меркантилизма отражает полностью абсурдное раздражение всем, что хотя бы немного отдает экономическим детерминизмом. Он не только приписывает каждое меркантилистское положение мощному влиянию ошибочных экономических идей, но доходит до утверждений типа: “не существует абсолютно никаких оснований полагать, будто меркантилисты создали свою собственную систему... на основе каким-либо образом приобретенного какого бы то ни было знания реальности”, что являет собой идеальный пример безапелляционности. Верно, что меркантилисты в действительности мало интересовались практическим использованием благородных металлов на военные нужды или для конечного экспорта; и они жаждали золота не из-за нехватки его для чеканки монет. Конечно, недостаток денег был весьма распространенной жалобой того времени, но даже меркантилисты понимали, что подлинный их недостаток может быть смягчен снижением веса монет или эмиссией бумажных денег и что в таких жалобах частенько смешивались плохое ведение валютного дела нехватка монет определенного номинала и ужесточение кредита в периоды вялой торговли. Но британский историк Чарльз Уилсон представил свидетельства в пользу того, что стремление обладать твердым денежным средством в эпоху меркантилизма имело определенные достоинства, применительно к тогдашним обстоятельствам, которые позже исчезли. Условия британской торговли со странами Балтики и Ост-Индией делали необходимым для поддержания внешнеторговой ликвидности некоторое накопление благородных металлов. По причине неразвитости тогдашнего международного денежного ранка Англия не производила практически ничего, что могло бы быть экспортировано. Для приобретения пшеницы стран балтийского бассейна и индийских “специй” слово “специи” в то время обозначало не просто приправы, а все восточные товары, как шелковые и хлопчатобумажные ткани, красители, сахар, кофе, чай и селитра, адекватные заменители чему не могли быть произведены в Европе, Британии приходилось в колониальной торговли делать упор на экономию драгоценных металлов. Таким образом, экономическая обстановка в мире эпохе меркантилизма не позволяла вести торговлю на основе многосторонних расчетов и требовала системы двусторонних соглашений.
Отвечая на этот довод Уилсона, Хекшер заметил, что международные рынки XVI и XVII вв. были достаточно развиты, чтобы позволить валютный обмен, но согласился с тем, что меркантилисты имели веские основания обеспокоиться об индийском канале утечки серебра. Как бы то ни было, это дискуссия наводит на мысль о существовании не предполагавшегося ранее рационального зерна в воззрениях меркантилистов.
Можно только удивляться тому, что сами меркантилисты никогда не обращали внимания на особенности торговли со странами Балтики и ОСТ-Индией. Скорее всего, они не видели в этом ничего необычного. Теория меркантилизма в целом часто подразумевает, не оговаривая особо, те представления о реальном мире, которые, похоже, были настолько очевидны для того времени, что не стоили упоминания. Статическое понимание экономической деятельности как игры с нулевой суммой (выигрыш одного человека или страны является проигрышем другого), молчаливое допущение ограниченности потребностей, неэластичности спроса, слабости денежных стимулов очевидно, что все эти представления были присущи доиндустриальной экономике, привычной к столь малому росту производства и населения, что их можно просто пренебречь. Во времена, когда доход от внешней торговли был делом случая, а именно такова эпоха пиратского империализма, когда внутренняя торговля ограничивалась несколькими населенными пунктами и велась только спорадически и когда практически неизвестны были регулярная занятость и фабричная дисциплина, что может быть естественнее мысли, будто лишь политика “разори соседа” обогатит нацию, что активный торговый баланс воплощает в себе чистую прибавку к объему продаж на ограниченном внутреннем рынке и что более высокая заработная плата снизит, а не повысит предложение труда? Такого рода общие представления об экономической действительности столь прочно коренились в реальном мире, что едва ли нуждались в констатации, и только они объясняют, почему разумные могли придерживаться теорий, выдвигавшихся в ту эпоху.
Это не означает, что неправильные понятия или даже откровенные ошибки не играли никакой роли. В конце концов доктрина торгового баланса уже в XV в. имела хождение, а выдвигалась время от времени еще в XIV в. Мысль о том, что золото обеспечивает “военную мускулатуру”, была по-настоящему привлекательна во времена Генриха VIII, и когда последний промотал государственную казну, это идея устояла, питаемая разумной боязнью неопределенности в эпоху, когда кредитные институты еще были мало развиты. Протекционистские настроения, популярные во все времена, особенно тогда, когда государственное регулирование внешней торговли считается само собой разумеющимся, под влиянием аналогии между государственным и частным финансами легко соединяются с невинным отождествлением денег и богатства, древнейшим из экономических заблуждений. Необразованные авторы, подхваченные потоком общественного мнения, обнаружили поразительные и подчас убедительные основания для защиты от обывателя меркантилистской экономической науке и в схватке с логическими следствиями своих презумпций явили экономическую теорию во младенчестве. Здесь бездна возможности для релятивистских и абсолютистских толкований: меркантилистское “видение” реальности, с одной стороны, а с другой по существу примитивный анализ, грешащий чаще умолченным, чем изреченным.
Список используемой литературы:
1. Й.А. Шумпетер “История экономического анализа”
2. Лекции Богомазова.
3. Дж.Дж. Шпенглер “Экономика: ее история, темы, подходы”
1 Слово “золото” в данном контексте означает вообще денежный металл. В практике большинство стран Европы основным денежным металлом в те времена было серебро, по отношению к которому измерялся курс золота