Во всяком случае несомненно одно


Во всяком случае несомненно одно: в условиях жесткого ограничения фонда личного потребления рост денежной массы создавал постоянное инфляционное давление. В результате за время с конца 1920-х годов до предвоенного времени произошла своего рода революция цен. Уровень цен 1940 г. не имеет ничего общего с ценами 1928 г., который можно считать последним годом нэпа. Статистика цен опять-таки вызывает много вопросов и сомнений.

Наиболее надежны данные о ценах конкретных товаров сравнимого качества, гораздо сомнительнее любые индексы.
Американка Джанет Чепмен произвела, видимо, наиболее серьезное исследование движения цен и заработной платы в СССР за этот период [80]. По ее данным, розничные цены государственной (свободной, бескарточной) торговли в Москве выросли с 1928-го по 1940 г. следующим образом: хлеб пшеничный в 7 раз, говядина в 16, сахар в 8, масло сливочное и молоко в 10, яйца в 15, водка в 10 раз. Схожими были размеры роста цен на промтовары: ситец в 14 раз, мыло хозяйственное в 8, мужская кожаная обувь в 11 раз.

Гораздо меньше повысилась квартирная плата в 4 раза, а тариф на бытовое потребление электроэнергии вообще мало изменился.
При исчислении индексов цен возникают два главных вопроса: как выбрать товары-представители и какие веса (доли) в сводном показателе им придать. Применяя разные варианты весов, Чепмен получает для государственной торговли в Москве за 1928 1940 гг. рост цен в 8-10 раз. Если включить в индекс услуги (особенно квартплату), то рост получается несколько меньше от 7 до 9 раз [80, р. 81, 87]. Эти расчеты в принципе не противоречат разрозненным данным официальной статистики.

Так, в работе А. Н. Малафеева [76] приводятся архивные данные об изменении государственных цен на основные товары с 1928-го до 1939 г., и они по порядку величин мало отличаются от указанных выше. Поэтому индексы, выведенные Чепмен, могут быть приняты как достаточно надежная мера инфляционного роста цен, то есть обесценения советского рубля.
Еще сложнее вопрос о реальной заработной плате. Характерно, что даже официальная советская статистика фиксирует тот факт, что реальная заработная плата рабочих и служащих (т.е. соотношение роста цен и номинальной зарплаты) была в 1937 г. примерно на 10% ниже, чем в 1928 г., и лишь к 1940 г. сблизилась с уровнем 1928 г. [76, с. 407].
Чепмен подходит к цифрам строже и дает оценку, согласно которой, при разных методиках расчета, реальная зарплата в 1937г. была на 15-40% ниже уровня 1928 г. и до 1940 г. это положение практически не изменилось [80, р. 166].
Нет возможности углубляться в подробности, тем более что методика официальных расчетов никогда не раскрывалась и сравнить ее с методикой, используемой Чепмен, невозможно. Впрочем, как видим, расхождения не слишком велики. Ясно, что в итоге 12-13 лет инфляции уровень жизни советских горожан понизился.

Никто не пытался даже приблизительно оценить изменение уровня жизни сельского населения. Однако массивы самой разной информации дают основания полагать, что он упал еще больше.

Качество жизни


Заметим прежде всего, что финансовые кризисы везде ухудшают качество жизни, отнимают ее радости, усугубляют горести. Американская статистика даже показала всплеск самоубийств после краха октября 1929г.
Качество жизни не совсем то же самое, что уровень. Возьмем пример, навеянный советским опытом 1930-х годов. Предположим, человек имел хорошую зарплату, которой хватало на поддержание жизни и здоровья.

Но для приобретения необходимых для этого товаров он должен был в среднем ежедневно два часа отстаивать в очередях, где его толкали, дышали в лицо винным перегаром, могли обругать и даже ударить. Было ли высоким качество его жизни
Или другой пример. Ваш коллега по науке член партии и ловкий человек, а потому «прошел» в академики, хотя научное сообщество считает его ничтожеством, тогда как вы только старший научный сотрудник, и не более. Однако государство считает, что его семья имеет право потреблять (путем распределения по карточкам) ровно вдвое больше мяса, рыбы, сахара и других продуктов, чем вы и ваша семья. Такова была реальность в 1932 г.


На протяжении всего периода 1928-1940 гг. ситуация была неодинаковой. В первые три года умирал нэп, торговля в городах постепенно уступала место снабжению, происходило вползание в карточную систему. В 1931-1935 гг. действовала всеобъемлющая система карточного снабжения, с разными нормами по продовольствию и промтоварам для групп населения. В течение 1935 г. эта система отменялась, и до начала войны в июне 1941 г. существовала «свободная» государственная торговля по твердым ценам, которые повышались скачками по решениям властей.

Это была торговля, в которой правил бал дефицит.
Ликвидация нэпа, начало коллективизации, репрессии против зажиточных крестьян и против торговцев подорвали в конце 1920-х годов тот хилый рынок, который кое-как функционировал в стране. Государственная и кооперативная торговля не имела ни ресурсов, ни опыта, чтобы заполнить вакуум. К тому же она почти не могла маневрировать ценами.

Города и стройки задыхались от недостатка товаров. Рабочие сами требовали введения карточек, гарантирующих им хотя бы необходимый для жизни минимум продуктов. По всей стране местные органы власти и администрация крупных предприятий вводили разные формы прямого распределения по твердым низким ценам.

В первую очередь нормировалась «продажа» хлеба и мяса. В 1930 г. в большинстве регионов уже ввели карточки также на сахар, крупу, растительное масло. Другие продукты часто вовсе отсутствовали в торговле или были доступны только на частном рынке по высоким ценам.
В январе 1931 г. по решению Политбюро ЦК ВКП(б) была введена всесоюзная карточная система на основные продукты питания и непродовольственные товары. В последующие годы эта система развивалась и усложнялась. Возникла, как говорит Осокина, «иерархия нищеты». Даже рабочие предприятий тяжелой промышленности, имевшие карточки высшей категории, получали на себя и на иждивенцев не больше продуктов, чем требовалось для поддержания жизни и трудоспособности.

В 1931 г. такой рабочий получал 800 граммов хлеба в день, 3 килограмма крупы, 4 килограмма мяса, 1,5 килограмма сахара в месяц [77, с. 251]. Нормы на иждивенцев были вдвое меньше. За питание в рабочих столовых изымалась часть этих норм.

Карточные нормы для рабочих легкой промышленности и для служащих были в 1,5-2 раза меньше, а так называемые «лишенцы» (люди из дореволюционной буржуазии, нэпманы, незаконно пришедшие в города крестьяне) вовсе не получали карточек.
Быстро складывалась система привилегий для партийной, советской, хозяйственной верхушки. При всеобщей скудости что-то перепадало научной элите, высшей группе мастеров культуры и искусства.
В Москве и Ленинграде все нормы и их «отовари-вание» были выше и лучше, чем в провинции. Социальный статус и благосостояние советской семьи все больше определялись размерами пайка и прикреплением к привилегированным «распределителям»: это слово на время почти вытеснило слово «магазин».
Все это отнюдь не означало, что деньги вовсе утрачивали свою роль. Размеры заработной платы оставались важным фактором уровня жизни, поскольку, во-первых, для отоваривания карточек все же требовались деньги, во-вторых, кроме распределителей, была государственная коммерческая торговля без карточек, был частный (так называемый «колхозный») рынок и, наконец, черный рынок, где перепродавались товары, купленные в порядке распределения. Чем выше был класс распределителя, тем ниже там были цены. В 1932 г., согласно приводимым Осокиной архивным данным, в закрытом распределителе Дома правительства в Москве мясо стоило 1,45 рубля за килограмм, в среднем по распределителям для индустриальных рабочих около 1,80 рубля, а на рынках по стране от 4,70 до 6,80 рубля.

Соответствующие цены на сливочное масло составляли 5 рублей, 8,50 рубля и 19-20 рублей; на яйца 1 рубль за десяток, 8 рублей и 13-14 рублей [77,с.255].
Издержки и пороки этой системы были велики. Она плохо стимулировала производительность и качество труда, усиливала социальное расслоение, была связана с обширной бюрократией. Некоторое улучшение экономического положения после 1933 г. позволило отказаться от карточек.

Однако речь вовсе не шла о возрождении рынка в сколько-нибудь реальном смысле слова. Практически вся торговля оставалась в руках государства, цены «планировались» и почти не могли реагировать на соотношение спроса и предложения. Если применить термины современной экономической теории, скрытая инфляция и господство дефицита порождали колоссально высокий уровень транс опционных издержек. Говоря проще, предприятия, даже имея на счетах деньги, не могли покупать нужное им сырье, материалы, оборудование;
на все это сверху спускались «фонды», выйти за пределы которых было практически невозможно. Результатами были рывки производства, штурмовщина, завышение заявок на поставки, низкое качество продукции.
Потребительский рынок предвоенных лет кризисы снабжения, практически пустые полки магазинов, бесконечные очереди, «набеги» крестьян на города, убожество торгового ассортимента.



Содержание раздела