Последний кризис (Россия, 1998-1999)


16
Последний кризис (Россия, 1998-1999)

Написав этот заголовок, я подумал, что он допускает разные толкования. Это может быть просто кризис, последний по времени, сравнительно недавний. Но можно оптимистически заключить: вот последний кризис, после которого кризисов не будет.

Наконец, мыслимо апокалипсическое понимание примерно так, как говорят: последняя война; война, после которой некому и не с кем будет воевать.
Но не ищите в этом заголовке ни оптимизма, ни предсказания апокалипсиса. Кризисы есть и будут, но довольно трудно представить себе, что финансы когда-нибудь уничтожат мир, как его может уничтожить ядерное оружие. Так что речь идет просто о финансовом кризисе в России, гранью которого стал день 17 августа 1998 г.
Известный экономист и писатель Николай Шмелев метко назвал то, что наступило после этого, «кризисом внутри кризиса»: действительно, в рамках сложного развития 1990-х годов произошел взрыв финансового кризиса, сжатый во времени и потому особенно болезненный [126].
17 августа 1998 года
Нельзя сказать, что эти события грянули как гром среди ясного неба. Хотя обыватель не мог знать, что происходит на рынках денег и валюты и, тем более, в недрах правительства и Центрального банка, по некоторым признакам он мог чувствовать приближение грозы. За несколько дней до 17 августа многие банки прекратили продажу валюты населению в обменных пунктах.

Банки предлагали рублевым вкладчикам неслыханно высокие проценты до 70% годовых. 14 августа журналист спросил президента Ельцина, следует ли ожидать девальвации рубля. Все каналы телевидения показали, как Ельцин с подкупающей убежденностью ответил, что девальвации не будет. Знал и, чтобы не породить панику, обманул народ
В этом не было бы ничего удивительного: во всем мире подобные заявления делаются накануне важнейших финансовых решений. Но я склонен думать, что на тот момент вершители финансовой политики во главе с премьером Кириенко еще окончательно не приняли этих решений, и президент сказал то, что ему ранее заготовили советники.
Финансисты и банкиры, которые лучше понимали ситуацию, предвидели какие-то решительные шаги правительства, а те, кто мог, принимали свои меры.
Как и ранее, самой эффективной мерой было превращение денег, в том числе бумаг типа ГКО-ОФЗ, в доллары, а еще лучше увод этих долларов за границу (бегство капитала).
Тем не менее даже для специалистов набор средств, которыми правительство собиралось бороться с кризисом, оказался неожиданным. Борис Федоров, близкий к руководству страны, но не входивший в узкий круг лиц, причастных к принятию решений, отразил это в своих мемуарах. Чтобы представить себе обстановку, в которой принимались решения, надо почитать его желчные и эмоциональные описания тех дней и ночей.

В изображении Федорова Сергей Кириенко стал жертвой своей неопытности и мягкости, поддавшись давлению руководителей Центробанка (особенно Сергея Алексашенко) и Минфина (особенно Михаила Задорнова), которых Федоров прямо обвиняет в некомпетентности и авантюризме. Что касается Ельцина, то Федоров подозревает, что президент просто не понял предоставленную ему премьер-министром информацию о намерениях правительства. Рассказывая о беседе с Кириенко 15 августа, он утверждает, что даже в этот момент «и предположить нельзя было, что они (руководители правительства.

А. А.) одновременно могут провести дефолт, девальвацию и объявить странный мораторий» [124,с.209].
Здесь упомянуты три главные «реформы», объявленные в солнечное утро понедельника 17 августа.
Правительство односторонним актом отказалось от погашения на договорных условиях государственных рублевых обязательств (ГКО-ОФЗ), срок которых истекал до конца 1999 г. Это означало и отказ от выплаты процентов, поскольку они выплачивались в виде разницы между покупной и номинальной ценой ценных бумаг. Была обещана реструктуризация (новые условия погашения) этих ценных бумаг. Теперь невозможно установить, кто пустил тогда в средствах массовой информации слово дефолт, ранее неизвестное не то чтобы населению, но и, полагаю, 99% российских экономистов. Строгое определение из американского финансового словаря гласит:


«Неспособность должника производить своевременные выплаты процентов или основного долга или соблюдать какие-либо другие условия облигации, ипотеки, аренды и иного контракта». Правда, слово «неспособность» в данном случае лишь приблизительно соответствует английскому термину failure; можно было бы сказать «отказ». Во всяком случае мы видим, что действия российского правительства вполне подпадают под это определение.
Вместо прежнего валютного коридора 5,25 7,15 рубля за доллар был объявлен коридор 6,0-9,5 рубля за доллар. (Фактический курс в последний рабочий день составлял 6,3 рубля.) Трудно сказать, намеревался ли всерьез Центральный банк удерживать курс доллара в новых пределах, ниже уровня 9,5, или за этим скрывалось лишь желание не возбуждать излишней паники. В любом случае это стало девальвацией рубля, на момент объявления которой не были определены ее размеры. Уже 2 сентября Центробанк объявил об отказе от валютного коридора, что означало принципиальное изменение валютного режима переход к плавающему курсу.

Тем самым формальные пределы девальвации были устранены, была открыта дорога для обвала рубля.
Правительство, формально ссылаясь на статьи Устава МВФ о допустимости ограничений на валютные операции капитального характера, ввело 90-дневный мораторий (временное запрещение) на погашение российскими банками и фирмами полученных ими заграничных кредитов, включая выплаты по срочным (форвардным) контрактам. Это «запрещение» можно было также толковать как разрешение российским должникам не погашать свои долги под предлогом форс-мажорных (непреодолимых) обстоятельств действий государства.
Отказ от твердого валютного курса, переход к «плаванью» и последующая девальвация стали мерами, которые в основном соответствовали «мировым стандартам». Аналогичным образом в период кризиса действовали азиатские страны, а позже Бразилия. Цель этих мер очевидна защита валютных резервов, остановка бегства иностранных и национальных капиталов, поощрительное воздействие на экспорт и ограничительное воздействие на импорт.

Как всегда в экономике, да и в жизни, за возможные позитивные эффекты приходится платить. Отмена коридора означает утрату той относительной валютной стабильности, которая так важна для нормального хода экономических процессов. Эти страны, подобно России, были вынуждены согласиться на такую цену.
Однако ни одна страна не проводила мер, аналогичных российскому дефолту и российскому мораторию. Вероятно, выгоды от таких мер признавались недостаточными в сравнении с экономической и политической ценой. Эта цена состояла в подрыве доверия внутренних инвесторов и, в еще большей степени, мирового финансового сообщества к правительству, банкам и фирмам страны, которая решилась бы на подобные шаги.

Кому хочется быть изгоем мировых финансов Это может отрезать страну от всяких внешних источников капитала, обречь ее на экономическую (в какой-то мере и политическую) изоляцию.
Каково рациональное объяснение действий российского правительства Назначение дефолта, очевидно, сводилось к тому, чтобы освободить федеральный бюджет от выплат по краткосрочным обязательствам.
Мораторий должен был спасти крупные российские банки, которые не имели ресурсов для погашения срочных долгов иностранным кредиторам.
Конечно, для России потеря доверия и престижа, связанная с такими «экзотическими» мерами финансовой политики, тоже имела немалое значение. Тем не менее этим пренебрегли.
Решение российского правительства могло диктоваться остатками великодержавного сознания: мол, проглотят, учитывая ядерный статус и политическую роль России. Могли думать и несколько иначе: переживут, поскольку потери иностранных инвесторов и кредиторов России все же значительно меньше, чем их потери в кризисных странах Азии.
Наконец, на разных уровнях и с разной остротой звучали (и звучат до сих пор) обвинения руководителей правительства и Центрального банка в панике и некомпетентности, хуже того, в преследовании корыстных интересов. Не уверен, что когда-либо будет вынесено обоснованное и беспристрастное решение по этим вопросам.

Было ли это неизбежно


Как написал один обозреватель, экономическая жизнь новой России отныне делится на период до августа 1998 г. и после него. События того августа уже принадлежат истории. Но эта история еще так близка по времени и так драматична (а иной раз и трагична) для россиян, что ожесточенные споры в средствах массовой информации и в экономической науке не утихают и, наверно, не скоро утихнут.

Среди самых острых вопросов тот, что вынесен в заголовок.
Не дело историка занимать в этих спорах одностороннюю позицию. Как отметил в рецензии на первое издание моей книги И. Королев («Вопросы экономики», 2000, № 5), автор разумно занял позицию, которая обозначается английским словом mainstream (концепции, принятые большинством; отказ от крайних взглядов). Этого подхода я придерживаюсь и теперь.
В хронически раскаленной российской атмосфере дискуссия о финансовом кризисе сразу приняла идеологический и политический характер. Слева слышится: вот вы и доигрались со своими антинародными реформами, рынком и демократией. Справа отвечают:



Содержание раздела