Деньги в экономике дефицита (СССР, 1930-е годы)
11
Деньги в экономике дефицита (СССР, 1930-е годы)
В 1930-х годах в СССР сложились командно-административная система и экономика дефицита, наследие которых до сих пор висит на нас мертвым грузом. Гигантские заводы производят дорогую и некачественную продукцию. Колхозно-совхозная система в сельском хозяйстве потерпела полный крах.
В последней трети века обнаружилось в полной мере, что советская экономика не способна усваивать достижения современного научно-технического прогресса. Очень многое из этих пороков из тех времен.
Да, в СССР не могло быть кризиса, подобного Великой депрессии в капиталистическом мире. У людей не было собственности, не было никаких акций, почти никаких вкладов, никакой валюты, так что и терять было нечего. Безработица поглощалась индустриальными армиями, возводившими заводы, шахты, города, каналы и дороги, а также бесчисленными концлагерями, спецпоселениями и прочими местами принудительного труда.
Советская экономика 1930-х годов породила тип инфляции, знакомый другим странам только по годам мировых войн. Это такая инфляция, которая не бушует открыто ростом цен, а проявляется карточной системой снабжения с привилегиями для избранных, кошмаром очередей и пустых магазинных полок, разгулом спекуляции, черного рынка и блата. В сущности, в условиях такой инфляции мы прожили не только 1930-е годы, но весь советский период.
На этом фоне в 1930-х годах выделяются более краткосрочные экономические потрясения кризисы снабжения. По своим социальным и гуманитарным последствиям они были пострашнее многих западных финансовых кризисов и паник.
Статистика того времени представляет для исследователя определенные трудности: она стала орудием партийной политики и пропаганды, ее начали секретить, искажать, фальсифицировать. Уже в 1932 г. «внутрипартийный диссидент» Мартемьян Рютин писал в полуконспиративном документе, что «сталинской статистике может доверять только полный идиот» [54, с. 399]. К Рютину мы еще вернемся.
Надежные данные о денежной массе и эмиссии отсутствуют. Искажение официальной статистикой темпов роста производства и потребления является общеизвестным фактом. Специалисты, не доверяя официальным данным об индексах цен и динамике доходов, на основе разных данных и оценок составляют свои статистические ряды.
Впрочем, экономические процессы 1930-х годов выражены так выпукло, что многое ясно и без особо детальной статистики.
Шаги пятилеток
На довоенный период пришлись три пятилетних плана, причем выполнение третьего было прервано войной. Реальные темпы роста советской экономики в тот период являются теперь предметом дискуссий экономистов -а статистиков. Исправляя и дополняя официальную статистику, американский ученый Абрам Бергсон пришел к таким цифрам. Внутренний валовой продукт (ВВП) Советского Союза вырос с 1928-го по 1940г. несколько более, чем на 90%, что соответствует годовому темпу прироста порядка 5-5,5% [82, р. 27].
Совсем неплохо, если учесть, что для капиталистического мира это были годы Великой депрессии и к 1940 г. производство едва превысило уровень 1928 г. Но эта цифра не имеет ничего общего с похвальбами советской пропаганды.
Кроме того, структура советского ВВП претерпела серьезное изменение. Если в 1928 г., по данным того же автора, доля личного потребления составляла 79%), то в 1937 г. она снизилась до 52%о, а в 1940 г. до 4.9%. Доля же валовых инвестиций (строительство, оборудование) и военных расходов увеличилась с 13%о до 34%) и 37%о.
Отсюда можно сделать вывод о крайнем напряжении экономики, ее несбалансированности.
Эти цифры подтверждают привычную истину, что советский народ всем жертвовал ради создания тяжелой промышленности и укрепления обороны страны. Но они опровергают пресловутый тезис о «сталинском изобилии». В недавно изданной прекрасной книге историк Елена Осокина на огромном материале, большей частью архивном и ранее недоступном исследователям, показала, какова была в действительности жизнь наших людей в 1930-е годы [77].
Если к концу десятилетия «жить стало лучше, жить стало веселее», то только, может быть, по сравнению с 1932-1933 гг., когда страну поразил массовый голод.
Решение об ускоренной индустриализации было идеологическим и волевым. Оно не опиралось на серьезные экономические расчеты и прогнозы. Значение имело только одно: «Надо!» Егор Гайдар сравнивает форсированную индустриализацию 1930-х годов с допингом в спорте [4].
Как допинг позволяет спортсмену показать высокий результат, так индустриализация позволила нам выиграть войну; спортсмен потом расплачивается здоровьем, а СССР тупиками застоя по-слесталинской эпохи.
Очень скоро Сталин и его приспешники увидели, что крестьянство не обеспечит стремительно растущую индустриальную армию продовольствием и сырьем:
в обмен следовало предложить мужику промтовары, а их лихорадочно сооружаемые промышленные гиганты дать не могли, да это и не было целью экономической политики. Был взят курс на коллективизацию, на превращение миллионов самостоятельных крестьянских хозяйств в тысячи колхозов и совхозов, с которых можно было драть три шкуры.
Командно-административная экономика (ООН в своих материалах начиная с 1940-х годов вежливо называла ее центрально-планируемой) имела корни в марксистско-ленинской теории; ведь и Ленин считал нэп только временным отступлением, хотя и не предвидел, что его начнут свертывать уже через 5-6 лет. Экономическая политика, которую Сталин навязал стране и партии, не могла опираться ни на какую другую систему, кроме командно-административной.
Финансы не играли в планировании почти никакой роли. Грубо говоря, утверждалась директива, согласно которой к концу пятилетки страна должна производить столько-то стали, угля, нефти, автомобилей, тракторов и т.д.; эти цифры разбрасывались по годам. Госплан определял, какие предприятия должны быть для этого построены и в какие сроки, сколько и каких стройматериалов, оборудования и рабочей силы им потребуется. Объем всех межотраслевых потоков товаров устанавливался в натуре; каждое предприятие и каждая отрасль должны были поставлять туда-то и в такие-то сроки свою продукцию.
Товары имели свои установленные Госпланом цены, и предприятия производили через Госбанк платежи своим поставщикам. Предприятия должны были покрывать выручкой свои издержки: это называлось хозрасчетом. Но расчета тут было мало, поскольку предприятия не могли менять цены, поставщиков и покупателей.
Вообще все ценностные, денежные показатели были второстепенными по сравнению с выполнением плана в тоннах, метрах, единицах машин и т.п. Для выполнения первоочередных задач, особенно в тяжелой и оборонной промышленности, деньги всегда находились в виде бюджетных дотаций или кредитов Госбанка.
Непомерно завышенные планы хронически не выполнялись, сроки срывались. Чтобы любой ценой выполнить планы, предприятия гнали в производство сырье и промежуточные продукты, не считаясь с их ценностью, с затратами. Для всех главная проблема состояла не в том, чтобы иметь деньги и на эти деньги что-то купить или заказать, а в том, чтобы получить и «выбрать» фонды.
Это была экономика дефицита на уровне предприятий.
На уровне населения дело обстояло не лучше. Каждый пятилетний план закладывал стабильные цены и превышение роста производительности труда над денежной заработной платой. Ничего подобного не было в действительности. Ради выполнения плана предприятия набирали больше рабочих, чем диктовалось требованиями эффективности, и завышали заработки.
Фонды заработной платы хронически перерасходовались. Эти доходы обрушивались на убогие ресурсы потребительских товаров, которые могло всеми правдами и неправдами мобилизовать государство. Хронический дефицит потребительских товаров стал необходимой чертой экономики.
Планирование и нерыночное распределение ресурсов порождало бездну бюрократизма, путаницы, потерь. И над всем этим постоянно царило насилие. Насильно забирали продукты у крестьян и сгоняли их в колхозы, насильно отбирали землю под строительство и с применением разных форм и степеней насилия мобилизовали на стройки рабочих.
В 1932 г., в итоге примерно четырех лет этой гонки, Мартемьян Рютин, верный коммунист-ленинец, но бескомпромиссный противник Сталина, характеризовал положение дел как глубокий экономический кризис. Человек из народа, он прежде всего видел крестьянскую беду:
«Деревня превращена в самый худший вид колонии... Деревня в настоящее время представляет сплошное кладбище» [54, с. 367]. Горько насмехаясь над реляциями о « гигантских успехах в социалистическом строительстве », он писал, что на самом деле «подорвана основная производительная сила Советского Союза сам рабочий класс и трудовое крестьянство: они работают полуголодными, они разуты и раздеты» [54, с. 366].
За исключением «ничтожной правящей верхушки» и немногочисленной привилегированной группы населения, все остальные «являются пауперами или полупауперами».
Рютин писал это накануне продовольственной катастрофы и голода, поразивших в конце 1932 г. и в 1933 г. крестьянские массы Украины, Северного Кавказа, Поволжья, Казахстана и некоторых других регионов. По разным оценкам, голод унес от 3 до 7 миллионов жизней. Это был организованный большевиками голод.
Катастрофу подготовили коллективизация и раскулачивание, выселение масс крестьян из родных мест, вынужденное сокращение посевов и поголовья скота.
